Рикошет

Кромов высвободил руку из ее холодных пальцев, твердо произнес:

— Успокойтесь!.. Подумайте, кто мог вам звонить?

— Не знаю, — потерянно покачала головой Пушкарева.

— И никаких подозрений не возникло?

— Не-ет… но… Он очень осведомлен… Это кто-то из фабричных.

— Кто?

— Среди мужчин таких нет…

— Любая женщина могла попросить мужчину, — раздумчиво проговорил Кромов и сухо спросил: — Из-за чего вы расстались с директором… и с фабрикой?

— Поссорились… — горько ответила Пушкарева. — Похоже, Иван Васильевич завел себе еще кого-то… Надоела я… Как-то так все получилось… Он сказал, увольняйся… Сначала-то я не хотела, но потом решила, лучше уволиться, чем дожидаться от него неприятностей…

— Такое могло случиться?

Унылая усмешка скользнула по губам Пушкаревой:

— Я слишком хорошо знаю Ивана Васильевича…

Кромов посмотрел на нее внимательнее. И совсем не собираясь этого спрашивать, спросил:

— Таня, зачем вам все это было нужно?

Она вздрогнула так, будто на нее замахнулись, приподняла плечи и обреченно уронила их:

— Не знаю…

Кромов глядел в окно, за которым слабый ветерок покачивал уже обнаженную осенью ветку, молчал.

— Не знаю… — прошептала Пушкарева и продолжила неожиданно посуровевшим голосом: — Я ведь не любила Ивана Васильевича.

— Тогда зачем? — спросил Кромов, и в его голове шмыгнула, показавшаяся смешной мысль — неужели и в интимной обстановке она называла его Иваном Васильевичем?

— Чтобы жизнь такой пресной не казалась, — с некоторым вызовом заявила Татьяна Эдуардовна. — Все одно и то же: работа — дом, дом — работа… А Иван Васильевич… Цветы, комплименты, машина, романтика, тайна… От Виктора, кроме зарплаты, ничего не дождешься… Вот, к примеру…

— Примеров не надо, — остановил Кромов. — Ни к чему они… Скажите лучше, вы задумывались, почему именно Мозжейкина, а, скажем, не профсоюзная деятельница?

— Не-ет… Я так боялась… И сейчас боюсь, — призналась Пушкарева, сжала ладони коленями, бросила на оперуполномоченного быстрый взгляд: — Вы Виктору не скажете? Я же вам, как… как официальному лицу… У вас же тайна следствия… Не расскажете? Он меня убьет!

— Только это меня и останавливает, — грустно пошутил Кромов.

На лице Кромова появляется отчаяние:

— После этого визита голова пошла кругом… Одну нашел, оказалось, что ее использовали. Кто? Где искать? Кто письма писал?

— Так уж и кругом? — щурится Добровольский. — Не скромничай. Ведь побежал же к Мозжейкиной.

Кромов кивает:

— Побежал.

Добровольский усмехается:

— А потом снова на фабрику, искать пишущую машинку.

— Было дело, — соглашается Кромов.

Мозжейкина устало посмотрела на оперуполномоченного, отступила на шаг, пропуская его в комнату, потом прошла сама, опустилась на диван.

Кромов сел на тот же стул, что и в первое свое посещение, и ему подумалось, будто он вернулся на несколько часов назад. В комнате все оставалось на своих местах, даже пыль на полированной столешнице сохранила следы его локтей. Лишь вытянулись, падающие от мебели тени, стали уродливо длинноногими. Да хозяйка сидела чуть ближе к окну, хотя по застывшему лицу казалось, что за это время она не сделала ни движения.

— Вы сегодня были у мужа? — спросил Кромов.

— Была.

Интересоваться самочувствием больного Кромов не стал. По тону женщины понял, как встретил ее Мозжейкин.

— Кому было выгодно распространять порочащие вас сведения?

— Выгодно? — не поняла Людмила Васильевна.

— Именно.

— Разве такое… делают ради выгоды? — Мозжейкина окончательно вышла из забытья.

Тихо, но уверенно Кромов ответил:

— Делают. Кому вы перешли дорогу?

Мозжейкина посмотрела растерянно:

— Я?.. Дорогу?..

— С кем вы конфликтовали на фабрике?

— Только с директором, и то исключительно по работе.

— С Иваном Васильевичем… — задумчиво проговорил Кромов, замолчал надолго, спросил: — Из-за чего, если не секрет?

Мозжейкина отвела взгляд, нерешительно спросила:

— Это имеет значение?

Не хотелось оперативнику быть жестоким, но весь день его засыпали недоговоренностями, умолчаниями, и он не справился с собой:

— А то, что случилось с вашим мужем, имеет значение?

— Простите, — померкшим голосом отозвалась Людмила Васильевна. — Трения у нас с директором возникали из-за плана… Особенно относительно отчета… Он требовал, чтобы, составляя отчеты, я несколько завышала показатели.

— А вы?

— Я не шла на это. Но дважды отчет составляли без меня. Первый раз я была в отпуске, второй — на больничном.

— Имеете в виду приписки в квартальных отчетах?

Когда Кромов произнес слово «приписки», Людмила Васильевна опустила глаза. С ответом оперативник не торопил. Мозжейкина сказала едва слышно:

— Да… приписки.

— И вы высказали директору свое недовольство, — утвердительно проговорил Кромов. — Как он отреагировал?

— Сказал, что меня не волнуют интересы производства, что до людей мне дела нет, и так далее… Это говорилось на планерке… А один на один заявил, что нам не сработаться…

— То есть предложил уволиться?

— Да… Но я отказалась. Меня работа устраивает.

— Больше об этом не заходила речь?

Мозжейкина вздыхает:

— Как отчет, так все снова… Но я ни разу не пошла на…

Видя, что она не может подобрать подходящего слова, Кромов помог: