Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура

1. Этническое самосознание римлян имело довольно специфический оттенок. Для них гражданство и «национальность» совпадали. Римлянин – гражданин Римского государства. При этом гражданская принадлежность имела приоритет над этнической. Корни такого восприятия, видимо, лежат в глубокой древности, когда произошло слияние римско-латинской и сабинской общин. Для римлянина государство превыше всего, оно и являлось определяющим детерминативом.

Легенда об объявлении Рима священным убежищем, очевидно, отражает реальный процесс стекания в город «инонациональных элементов». Чужаки вливались в гражданскую общину и становились своими. Неслучайно даже в нобильских родах есть этрусские, сабинские и прочие «фамилии».

С другой стороны, латины, одной крови и одного языка с римлянами, таковыми никогда не считались. Только получив гражданство, латинянин легко становился римлянином. Можно предположить, что после завоевания Италии дарование гражданства сильно сократилось: исчезла необходимость «стимулировать» союзников и пополнять редеющее в войнах число граждан. Гражданская община «замкнулась», что и стало главной причиной Союзнической войны.

2. Пожалуй, римляне – единственный в мире этнос, который так значительно пополнялся бывшими рабами. Либертин квирита автоматически становился гражданином. Другое дело – второсортным, фактически и даже официально ограниченным в правах. Однако уже третье поколение либертинов считалось «чистыми римлянами» и ничем не отличалось от свободнорождённых.

Пополнение римского этноса чужой кровью происходило непрерывно и в больших масштабах. Два факта: Сципион бросил толпе на форуме упрёк в том, что многих из них он привёз в Италию в цепях; позже – обсуждение в сенате, должны ли либертины внешне отличаться от квиритов, и решение: нет, нельзя, чтобы они увидели, как их много!

«Этническая динамика», несомненно, имела место. Отсюда две проблемы: 1. Равнозначны ли понятия «квирит» и «гражданин»? Рискнём предположить, что нет. Римскими авторами поздней Республики «cives» употребляется чаще. Не означает ли это, что интеллектуальная элита осознавала, насколько римляне стали уже больше гражданами, чем квиритами? 2. Как эта динамика повлияла на этнос? Раскритикованные в отечественной науке мнения, что раболепие сенаторов перед императором во многом объясняется их рабским прошлым, что римляне Империи и Республики – генетически разные этносы, представляются нам не столь уж абсурдными. Рабская кровь в виде рабской психологии генетически и психологически может сказываться на протяжении нескольких поколений.

Столь большая порция рабской крови, впрыснутая в вены трудолюбивого квирита, могла ли пройти бесследно? Думается, нет. Это плюс гибель многих нобильских родов, сгоревших в пламени гражданских войн и проскрипций, должно было изменить саму генную структуру этноса, что сопоставимо лишь с «генетической катастрофой» советского народа в 1930—1950-е гг.

3. Обычно отмечают, что к одним народам римляне относились лучше, к другим – хуже. Правда здесь лишь в том, что лучше – к отдалённым народам, с которыми почти не контактировали и совсем не воевали (эфиопы, индийцы). Ко всем остальным – примерно одинаково, с некоторым высокомерием. Нет оснований утверждать, будто к грекам относились лучше, чем к иберам, а к галлам, например, – хуже, чем к египтянам. Правда, на бытовом уровне можно констатировать негативное восприятие пунийцев (понятно, почему) и евреев (слишком замкнутый и необычный этнос, который римляне к тому же довольно плохо знали).

Представляется, что во внешней политике этнический фактор почти не действовал. Определяющим было сочетание гражданского и юридического момента: есть «nostri» и «alieni», а по римскому праву имущество hostes является бесхозным и принадлежит первому римлянину, который его захватил. Важным показателем было, сколько римской крови пролил тот или иной этнос (пунийцы, парфяне, германцы), – войны против них были более жестокими. Но любой «лояльный» этнос воспринимался высокомерно-нейтрально. Главное отличие римского «шовинизма» от греческого, отмеченное В.О. Никишиным: римляне никогда не проводили между собой и чужими народами той резкой и непреодолимой черты, которая всегда существовала между греками и варварами[1328].

4. На государственном уровне политику определяли нобили. Для них лояльность и «безвредность» этноса также были главным, т. е. довлели опять-таки государственные интересы. Так называемый филэллинизм существовал лишь на бытовом уровне, никак не влияя на политику. Вспомним резкий ответ Суллы афинским послам: «Я пришёл сюда покарать изменников, а не брать уроки истории!»

На межличностном уровне отношения определялись целым комплексом факторов: степень дружественности к Риму, знатность происхождения, образованность, воспитанность, личные качества. И если для рядового римлянина все неквириты были почти одинаковы, то для нобиля греческий аристократ Полибий был ближе, чем собственный гражданин незнатного происхождения.