Читаем Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура полностью

Более того, понятие «жить по-настоящему», на наш взгляд, было у них диаметрально противоположным. Для римлянина настолько же естественным было прийти на пир с женой, насколько ненормальным это показалось бы греку. Для Рима, где domina царствовала в атриуме, само существование гинекея в греческом доме должно было выглядеть противоестественным. Большая «открытость» римлян внешнему миру натыкалась на некую «закрытость», характерную для греков с их автаркией. Более прагматичный римский ум, сложившийся в эпоху рационально-крестьянской жизни, имел не так много точек соприкосновения с несколько «фантазийным» складом ума греков. Проявлялось это не только в контактах и бытовой жизни, но и в особенностях науки и искусства римлян. «Философия, которая их привлекала, была практической философией, философией человеческого поведения»[1351]. Отсюда общепризнанный приоритет римлян в прикладных науках: агрономия, строительное дело, военное дело, право, наука управления рабами – всё, что «пригодится в хозяйстве», что практически нужно в повседневной жизни. Насколько можно судить по источникам, неконкретные абстрактные рассуждения вызывали у квиритов сильнейшее раздражение! Нелюбовь римлян к отвлечённому грекам, поднаторевшим в изящной словесности и умении излагать красиво, считавшихся обязательными для образованного культурного человека, должна была казаться примитивностью мышления. Квириты же говорливость греков воспринимали как легковесную несерьёзность.

Между двумя народами было много общего, обусловленного наличием феномена полиса, не существовавшего больше нигде в мире. Но различий было ещё больше, они сами прекрасно это понимали; не учитывая их «разности», в том числе – ментальной, мы не сможем понять специфику их взаимного восприятия. То, что может показаться мелочами, на самом деле имеет колоссальное значение в этнопсихологии, поскольку формирует сначала модель восприятия, затем – стереотип отношения, и отсюда – линию поведения по отношению ко всем представителям другого этноса. Именно отсюда идут этнические стереотипы восприятия типа: галлы – ленивые, каппадокийцы – тупые, а греки – болтливые и трусливые.

Развивая мысль Д. Бауэрсока[1352], И.Е. Суриков пишет, что римляне не считали варварами этрусков и карфагенян[1353]. Однако и с этим трудно согласиться. Более убедителен вывод В.О. Никишина: «В период принципата римляне называли “варварами” все те народы, которые находились вне культурного пространства греко-римской цивилизации»[1354]. Если для греков варвары все, кроме эллинов, то для римлян – все, кроме эллинов и римлян. Видимо, в восприятии квиритов существовало не менее двух категорий варваров: совсем диких и не совсем, к которым и относили представителей развитых городских цивилизаций[1355]. Одно можно утверждать определённо: пунийцев не любили ещё больше, чем эллинов.

Само филэллинство было скорее средством выделиться из массы «необразованных», осознать свою принадлежность к избранной элите. Римляне могли восхищаться эллинской культурой, презирая самих греков. Современные «грекулы» были в глазах римлянина жалкими наследниками своих великих предков. Такое отношение держалось очень долго. Катон называл эллинов грекулами (см.: Plut. Cato. IX). Спустя 300 лет знаток и ценитель эллинской культуры Светоний употребляет именно это унизительное словечко – graeculus (Tib. XI.3). Очевидно, показывая этим не столько своё отношение, сколько господствующее и в его время общественное мнение. Общепризнанный филэллин Цицерон отзывается о греках и даже их философии довольно пренебрежительно (см.: Cic. De rep. I.2.2, I.6.11). Ювенал терпеть не мог вездесущих греков[1356], его резкие высказывания объясняются отнюдь не только присущей ему язвительностью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука