Рим и Карфаген. Мир тесен для двоих

Карфаген не мог даже ответить на подобную наглость нумидийского царя, ибо, согласно мирному договору с Римом, он не имел права вести войну без разрешения «римского народа». За справедливостью карфагеняне отправили в Италию послов, но там уже оказались послы Масиниссы. Слушание дела в сенате закончилось перебранкой враждующих сторон. Поскольку каждая сторона считала Эмпорию своей исконной землей, то римляне захваченные Масиниссой земли объявили спорными территориями.

Римский сенат принял решение отправить в Африку своих послов, чтобы на месте разрешить конфликт. И возглавлял делегацию не кто иной, как Публий Сципион Африканский. Как решили спор высокие римские сенаторы, рассказывает Тит Ливий: «Они, рассмотрев дело и выслушав спорящих, не сочли правыми или виноватыми ни тех, ни других и оставили все как было».

Пользуясь безнаказанностью и покровительством римлян, Масинисса продолжил успешно начатое дело. В следующий раз карфагенские послы жаловались в римском сенате, что Масинисса кроме Эмпории в течение двух лет «захватил вооруженной силой более семидесяти городов и крепостей на карфагенской земле». Соплеменники великого Ганнибала униженно просили римлян хотя бы соблюдать ими же заключенный договор и установленные границы. «Карфагеняне уже не в силах переносить высокомерие, жестокость и алчность своего соседа, – передает речь карфагенских послов Тит Ливий. – Поэтому они отправлены сюда умолять римский сенат, чтобы он соизволил исполнить хоть одну их просьбу из трех: пусть римляне либо беспристрастно рассудят, что принадлежит их союзнику-царю, а что – карфагенскому народу, либо пусть они позволят карфагенянам защищаться и вести войну справедливую и законную в ответ на беззаконное применение силы, либо, в крайнем случае, если дружба для римлян сильнее, чем справедливость, пусть разом определят, какую часть чужого достояния хотят они подарить Масиниссе».

Ответ римлян послам – казалось бы, яркий жест проявленного благородства по отношению к поверженному противнику: «Римляне всегда заботились и будут заботиться о чести Масиниссы, но не могут ради дружбы жертвовать справедливостью. Они хотят, чтобы каждый владел своей землей, их цель не устанавливать новые границы, но сохранять старые. Не для того оставили они город и земли побежденным карфагенянам, чтобы среди мира бессовестно отобрать то, что не было отнято по праву войны. С таким ответом были отпущены царевич и карфагеняне. По обычаю римляне вручили им дары, радушно не поскупившись и на прочие знаки гостеприимства» (Ливий).

Увы! Высказанные благие намерения так и остались намерениями, а Масинисса принялся осваивать новые территории. Как мы помним, в руки нумидийцев перешли плодородные земли Эмпории, и Масинисса «приучил кочевников к гражданской жизни, сделал их земледельцами и научил военному делу вместо занятия разбоем» (Страбон). А ведь еще недавно, по словам того же Страбона, нумидийцы были «невзыскательны к жизни», питались по большей части кореньями и мясом и употребляли в пищу молоко и сыр.

Тем временем подходил к концу 50-летний срок выплаты Карфагеном контрибуции. Все эти годы потомки финикийцев регулярно вносили деньги в римскую казну, и у римлян возник интерес: что представляет в данное время город, потерпевший поражение во 2-й Пунической войне, откуда черпает средства для выполнения финансовых обязательств по договору. В 152 году до н. э. в Карфаген направилось посольство во главе со строгим блюстителем римских нравов Марком Катоном.

Увидев Карфаген, Катон пришел в неописуемый ужас (о чем сообщает Плутарх). «Найдя Карфаген не в плачевном положении и не в бедственных обстоятельствах, как полагали римляне, но изобилующим юношами и крепкими мужами, сказочно богатым, переполненным всевозможным оружием и военным снаряжением и потому твердо полагающимся на свою силу, Катон решил, что теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их. Но что если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде».

Катон

Именно впечатления Катона и решили судьбу города, осмелившегося соперничать с Римом за мировое господство. Вернувшись в Рим, посол, который был обязан принести мир на африканскую землю, заявил, что «никогда у римлян даже свобода не будет прочной, пока они не уничтожат Карфаген».

Для большей убедительности Катон воздействовал на все чувства сенаторов, в том числе и на жадность. «Говорят, – пишет Плутарх, – что закончив свою речь, Катон умышленно распахнул тогу, и на пол курии посыпались африканские фиги. Сенаторы подивились их размерам и красоте, и тогда Катон сказал, что земля, рождающая эти плоды, лежит в трех днях плавания от Рима. Впрочем, он призывал к насилию и более открыто; высказывая свое суждение по какому бы то ни было вопросу, он всякий раз присовокуплял: Кажется мне, что Карфаген не должен существовать».