Рим и Карфаген. Мир тесен для двоих

В наши дни мы можем рассуждать, справедливой была та ли иная война или нет. Так вот, у римлян все войны были справедливые, и этому факту они придавали первостепенное значение. Народ-хищник никогда не начинал войну, пока не находилось достаточно веской причины, чтобы оправдать ее (по крайней мере, в собственных глазах). Ведь за праведное дело легче вести в бой соотечественников, легче даже умирать. Это подтверждает и Полибий – друг Сципиона Африканского Младшего, дописавшего своим мечом историю Карфагена до конца:

«Так как отдельные граждане давно и твердо приняли такое решение (воевать с Карфагеном), то оставалось только выждать удобного момента и подыскать благовидный для других предлог. Совершенно правильно римляне придавали этому последнему обстоятельству большую важность. Ибо. если народы причину войны считают законной, то тем большее значение получают победы и тем малозначительнее становятся поражения; последствия получаются обратные, когда причину войны признают бесчестной или незаконной».

Повод для войны дал преданный союзник римлян – Масинисса. Его бесчинства заставили карфагенян забыть о мирном договоре, им надоело смотреть, как лучшие земли переходят под власть нумидийцев. В том же 152 году до н. э. карфагенский военачальник Гасдрубал с войском (25 тысяч пехоты и 400 всадников) выступил против изрядно надоевших римских союзников. Нумидийцы, привыкшие долгое время безнаказанно грабить соседа, от неожиданности даже потерпели поражение. Причем 6 тысяч нумидийских всадников перешли на сторону Карфагена.

До сих пор воевали в основном сыновья царя. После поражения Масинисса сам взялся за привычное дело. «Он был еще хорошим всадником, – рассказывает Аппиан Александрийский, – и скакал на неоседланном коне, как это в обычае у номадов, одновременно и командуя, и сражаясь, как рядовой воин». Сообщение Аппиана не имело бы ничего удивительного (цари в те времена нередко принимали участие в битвах), если бы не возраст – Масиниссе в то время было 88 лет. Царь-воин окружил значительно возросшую по численности армию Гасдрубала и. в это время в Африке опять появились римские послы. На этот раз они имели четкие инструкции сената: «им было сказано, что если у Масиниссы дела хуже, чтобы они прекратили их спор, если же он имеет преимущество, чтобы они еще более подстрекнули его к борьбе».

Война после визита римских миротворцев продолжилась с новой силой, ибо положение карфагенян было хуже некуда. Окруженное войско Гасдрубала умирало голодной смертью. «Они (карфагеняне) сперва перебили вьючных животных, затем после вьючных животных – коней и ели ремни, варя их, – рассказывает Аппиан. – У них распространялись разные болезни как вследствие негодной пищи, так и от отсутствия всякой деятельности и времени года, ибо в одно место и в узкий лагерь была заперта большая толпа людей при обычном в Ливии жарком лете. Когда у них кончились дрова для варки пищи, они стали сжигать деревянные части оружия. Из умерших никто не выносился из лагеря, поскольку Масинисса не снимал охраны, их и не сжигали из-за недостатка дров. Поэтому смертность у них была большая, с очень болезненными явлениями, так как они находились вместе с разлагавшимися и издававшими зловоние трупами».

Так без малейшей пользы погибла большая часть войска Гасдрубала; остальные, не имея никакой надежды на спасение, вступили в переговоры с Масиниссой. По соглашению, карфагеняне должны были уплатить нумидийцам огромную сумму – 5 тысяч талантов серебра в течение 50 лет; взамен жалкие остатки пунийского воинства получали свободу, но выходить из лагеря они должны безоружными и в одной только одежде. Едва карфагеняне покинули лагерь, как сын Масиниссы, обозленный недавним поражением, нагнал их и почти всех перебил. Из 58-тысячного войска спаслись немногие, и среди них – военачальник Гасдрубал.

Таким образом, римляне получили прекрасный повод к войне. Их нисколько не смутило то обстоятельство, что карфагеняне понесенным жестоким поражением были сурово наказаны за то, что вступили в войну без ведома римлян. Впрочем, в римском сенате возникли разногласия. Не всех убедил Марк Катон, хотя за свое упорство удостоился чести попасть в мировую историю (даже школьникам известна провокационная фраза Катона). Вот как Флор передает разногласия в римском сенате:

«Всякий раз, когда решали вопрос о войне и даже когда совещались о чем-либо другом, Катон с непримиримой ненавистью провозглашал:

– Карфаген должен быть разрушен. В противовес ему Сципион Назика утверждал, что город должен быть сохранен, потому что с устранением страха перед городом-соперником счастье стало бы чрезмерным. Сенат выбрал среднее: город нужно лишь сдвинуть с места».