Рим или смерть

У нас тут все по-прежнему. Галльские монахи кардинала Удино каждый божий день осыпают нас бомбами и ядрами, а мы до того к этому привыкли, что перестали обращать внимание. Бомбы, правда, пробили три бреши в бастионах, но мы ничего, держимся. Я с легионом защищаю холм Джаниколо. Римский народ оказался достойным своего былого величия. Здесь живут, сражаются и умирают… В госпиталях раненым без эфира отрезают ногу или руку, а они молчат – ни крика, ни стона. А поэт Гоффредо Мамели – мы шли вчера в бой, распевая его гимн, – едва очнулся, спросил у нашего врача Бертани: «Взобраться на коня я смогу и без ноги, верно?» Вот какие люди защищают город, моя Анита! Час нашей жизни в Риме… стоит ста лет спокойной жизни. Какое счастье, что мама родила меня в эту прекрасную для Италии пору!

Как она там, родная моя?

Поцелуй за меня, дорогая, ее и детей. Менотти вот порадовал большим письмом, а ты молчишь. Отвечай поскорей и люби меня крепко.

Твой Джузеппе".

Он сложил листок вдвое, взял конверт, и тут… в комнату вбежал Манара.

– Проспали, проворонили, мерзавцы!

Лицо его было искажено яростью. Таким Гарибальди видел Манару впервые.

Он еще не знал, что произошло, но уже понял – случилось непоправимое.

– Внезапная атака? – только и спросил он.

– Да, французы ворвались в бреши! – подтвердил Манара.

Батальон полка Унионе, отразив очередную вылазку французов, устроился на ночь в двух полуразрушенных домах. Спали солдаты спокойно, ведь командир полка выставил часовых у всех трех брешей, да и с крепостной стены при свете факелов наблюдали за врагом дозорные.

Но нашелся предатель – увы, у осажденных в самые трудные дни часто отыскивается свой предатель, – который провел французов потайной тропой к самым брешам.

Внезапная атака, без стрельбы и криков «Ура!», часовые заколоты кинжалами, а две бреши после короткой схватки взяты. Лишь на вилле Барберини второй батальон отбил нападение – успел-таки часовой, падая, дать выстрел. Когда Гарибальди и Манара прибежали к вилле Барберини, два бастиона из трех, второй и центральный, уже были в руках французов. Судьбу сражения решали сейчас не часы, а минуты. Прежде всего надо было провести разведку боем. Ее Гарибальди поручил берсальерам.

Манара уже сумел взять себя в руки, к нему вернулась его обычная невозмутимость. Он подошел к стоявшим в строю берсальерам и громко сказал:

– Нужны сорок добровольцев в разведку. Треть из них навсегда останется на поле боя, еще треть будет ранена. Кто готов идти?

Вызвался весь батальон.

Отобрав первых сорок, Манара хотел повести их в разведку. Гарибальди не разрешил – его штаб и так поредел наполовину, да и сил для разведки боем маловато. Он объединил берсальеров с ротой римского легиона Сакки и ему-то и поручил совершить вылазку.

Сакки был горд доверием Гарибальди. Он немного ревновал Гарибальди к Манаре. Конечно, Манара храбрец каких поискать, умница и в обращении с подчиненными ровен и прост. Только эта простота графская. Нет-нет да и проглянет снисходительная усмешка, пренебрежение к ним, офицерам-гарибальдийцам. Однажды Манара даже пошутил, что Гарибальди, если уж производит своих легионеров, то из сержантов прямо в майоры, а из лейтенантов в полковники. Вот он, Сакки, от лейтенанта до полковника и дослужился. Всего за три года. Так ведь каких три! Из одних боев да схваток! Манара, правда, тоже дома не отсиживался – весь сорок восьмой с австрийцами сражался. Но в Южной-то Америке он не был, в пампасах и комариных болотах не голодал! Нет, свои звания они, ветераны-гарибальдийцы, заслужили по праву!

Впрочем, эти мысли приходили Сакки лишь изредка, в недолгие часы передышек. Сейчас же он думал об одном – как вернуть бастионы.

Безлунной ночью сорок берсальеров и рота римских легионеров под командой Сакки пошли на штурм. Увы, Манара не ошибся – из разведки боем многие не вернулись, остальные отступили к воротам Сан Панкрацио. Сакки ранило в руку, но он готов был снова возглавить атаку. Гарибальди, однако, стало ясно, что линия крепостных стен потеряна, и безвозвратно.

А в забывшемся тревожным сном городе набатно гудели колокола – триумвират сзывал римлян на защиту своих домов и улиц. Генерал Розелли с офицерами штаба уже неслись в бешеной скачке к Джаниколо.

Соскочив со взмыленного коня, еще не дойдя до ворот Сан Панкрацио, где стояли Гарибальди и Манара с группкой офицеров, Розелли обрушился на Гарибальди с упреками:

– Ваши волонтеры – не солдаты, а сущие анархисты! Хотят – воюют, хотят – устраивают себе отдых.

– Мои анархисты, господин генерал, вот уже двадцать дней подряд сражаются под стенами Рима! – парировал Гарибальди.

– А отдыхают они только в могиле, да и то, если их удается похоронить, – добавил Манара.

Розелли метнул на него мрачный взгляд. «Этому графу-гарибальдийцу впору надевать красную рубаху», – с досадой подумал он. Однако отвечать ему не стал, главное сейчас – подчинить своей воле Гарибальди. Пагубного двоевластия он не допустит!