Рим или смерть

– В том-то и дело! – подхватил Манара. – Он воюет согласно доктрине, а вы зачастую – ей вопреки.

– И заметьте, дорогой мой Манара, побеждаю!

– И этого Розелли не в состоянии простить вам.

– Потому что он чиновник от инфантерии! – в сердцах сказал Гарибальди.

– Армии нужны и чиновники, добросовестные исполнители приказов. Розелли был бы, вероятно, отличным офицером под вашим началом. А Розелли в роли главнокомандующего – нелепость.

– Мадзини так не считает!

– Мадзини прежде всего политик, а в политике свои законы.

– Я в его дипломатических хитросплетениях вконец запутался. Боюсь, он – тоже.

– Нет, Гарибальди, в политике он видит далеко, дальше нас всех. Сейчас Рим можно спасти только путем дипломатических переговоров. Право, все не так уж безнадежно. Главное, продержаться как можно дольше. Здесь, на Джаниколо. – Он испытующе посмотрел на Гарибальди – убедил или нет? – Ну а с ночной атакой я бы повременил, пока не соберем мощный ударный отряд. Пожалуй, тут Розелли прав.

– Сомневаюсь, – пробурчал Гарибальди. – В любом случае он мог бы сам приехать и изложить свои резоны, а то шлет… предписание.

– Верно. Но поймите же, судьба Рима важнее личных обид!

– Не стройте иллюзий! Судьба Рима предрешена, – с горечью сказал Гарибальди.

– А вдруг… Но если и так, мы оставим потомкам пример стойкости. Душа обороны вы, Гарибальди, и по вас будут судить обо всей республике. Не дайте врагам втоптать в грязь нашу посмертную славу!

Гарибальди махнул рукой.

– Вам бы проповедником быть, Манара. Ладно, я остаюсь.

Глава двенадцатая

Я ОБЕЩАЮ ВАМ ОДНИ ЛИШЕНИЯ

Бомбы и ядра с грохотом разрывались в парке и у самой виллы. Гарибальди, Сакки и Манара сидели, сняв мундиры – июньское солнце палило нестерпимо, – и обедали, не обращая внимания на артиллерийский обстрел. Гарибальди ел молча, глядя прямо перед собой – всего час назад он приговорил к расстрелу офицера-неаполитанца из легиона Медичи. Офицер этот ночью самовольно, никого не предупредив, оставил свой пост. Даже подумать страшно, что бы произошло, начни французы в тот момент атаку!

В коридоре послышались торопливые шаги, дверь распахнулась и… вошла Анита. Он не поверил своим глазам, нет, точно, это была его Анита! Он вскочил.

– Анита, ты здесь?!

Сакки и Манара хотели уйти, но Гарибальди их остановил.

– Куда же вы, друзья, разделите с нами радость?

– Ты рад, да? – воскликнула Анита. – Значит, ты меня прощаешь?

– Ты всегда была безрассудной, Анита. Что уж тут поделаешь.

– Не могла я больше сидеть и ждать там, в Ницце!

– Но как ты сюда добралась под огнем?

– О, ваша жена в храбрости не уступит любому из наших офицеров! – сказал Векки, который привел Аниту на виллу Спада.

– Хосе, – так на испанский лад Анита звала мужа, – по дороге сюда синьор Векки сказал, что ты приговорил к смерти одного офицера. Я знаю, он струсил. Но прошу, помилуй его. Ради нашей встречи.

Гарибальди нахмурился. Долго молчал, потом ответил:

– Не могу. Пойми, ну никак не могу! Сорную траву вырывают с корнем. Пусть все знают – трусам нет и не будет пощады… Ты садись, Анита, садись! Поешь с нами, проголодалась ведь.

– Мы пойдем, – сказал Сакки, вставая из-за стола. За ним поднялись и остальные. На этот раз Гарибальди не стал их удерживать.

Загрубевшими пальцами она нежно гладила его лоб, глаза, щеки, а он, обнимая ее, никак не мог поверить, что Анита с ним рядом, на этой полуразрушенной вилле.

– Родной мой, теперь все будет хорошо! – шептала она. – Кончилась наша разлука. Я так по тебе истосковалась, Хосе.

– Но почему ты не отвечала на письма? Чего я только не передумал!

– Как же я могла? Две недели до тебя добиралась.

Он вдруг запоздало ужаснулся – ведь ее по дороге могла задержать королевская застава или папские головорезы, и тогда плохо бы ей пришлось. Этот страх за нее Анита прочла в его глазах и спокойно объяснила:

– Так ведь я под чужим именем ехала. И потом, сейчас на дорогах столько беженцев, бродяг, что всех не остановишь.

– Да, но ты и через занятую австрийцами Тоскану проехала! – воскликнул Гарибальди. – А уж австрияки люди методичные, проверяют всех подряд.

– Там меня горными тропами провели. У тебя повсюду тьма друзей, Хосе. Ты даже не знаешь, как тебя в народе любят!

– Люби и ты меня, Анита, крепко люби, – тихо сказал Гарибальди.

– Больше никогда с тобой не расстанусь! Ни на час!

– Мне страшно, Анита, за тебя и за нашего будущего сына.

– Почему сына? – улыбаясь в полутьме, спросила Анита. – Чем плоха дочка? Назовем ее в честь твоей мамы Роза.

Гарибальди вздохнул:

– Как она там? Еще больше сгорбилась, бедняжка?

– Из церкви не вылезает. Все за твое, Хосе, спасение молится.

– Вот и мать Мазины тоже наверняка за сына молилась, а его убили, – отозвался Гарибальди. – Знаешь, на другой день после его смерти из Милана прибыло письмо с образком.

Анита встрепенулась.

– А ведь я тоже письмо привезла. Из Генуи, от родных Гоффредо Мамели. Перед самым моим отъездом приехала в Ниццу сестра его. Оно не опоздало? – с тревогой спросила Анита.