Римские древности

XXXVI. Но я удивился бы, отцы-сенаторы, если бы среди вас нашлись такие, кто возжелал бы отрешить меня от власти и кто объединился бы с этим вот против меня. И мне приятнее было бы узнать от них, из-за какой обиды они враждебны ко мне и за какое из моих прегрешений сердятся на меня: то ли потому, что знают о многих погибших без суда при моем правлении, то ли о лишившихся отечества или о потерявших имущество, или о несправедливо испытавших еще какое-нибудь несчастье. Или они не могут сказать, что все эти грехи, свойственные тиранам, явлены мною, но стали очевидцами каких-то дерзостей с моей стороны по отношению к замужним женщинам или посрамления невинных дочерей, или другого какого насилия в отношении свободных людей? Конечно, если я виноват в чем-то таком, было бы заслуженно лишить меня вместе с властью и жизни. 2. Так что же, я слишком высокомерен и несносен из-за суровости, и своеволие, проявляющееся во время моего правления, никто не в состоянии переносить? Кто же из царей, бывших до меня, оставался столь умеренным и человеколюбивым по отношению ко всем согражданам, чтобы, как милостивый отец, обходиться с ними точно со своими сыновьями? Я даже власть, что вы мне дали по обычаю отцов, не всю полностью пожелал иметь, но, установив законы о главнейших делах, какие вы все утвердили, в соответствии с ними передал право давать и получать правосудие, и сам первый, испытав на себе то, что я определил для других людей, повинуюсь им как частное лицо. И я не был судьей, разбиравшим все преступления, но отдал вам расследование частных дел, чего никто из царей раньше не делал. 3. И похоже, что не было никакой несправедливости, из-за которой кто-нибудь был бы недоволен мной, но скорее тревожили вас мои благодеяния по отношению к толпе плебеев, из-за чего я часто оправдывался перед вами. Но теперь нет никакой надобности в этих речах: если же вам кажется, что этот вот Тарквиний, приняв на себя управление, будет лучше заботиться о государстве, я не откажу согражданам в превосходном руководителе. Возвратив же власть народу, ранее вручившему ее мне, и став частным лицом, я постараюсь показать вам, что могу не только хорошо править, но и благоразумно подчиняться».

XXXVII. Сказав об этом и весьма устыдив тех, кто строил козни против него, Сервий распустил заседание и после этого, призвав глашатаев, наказал им обойти все закоулки и созвать народ на собрание. 2. После того как толпа со всего города сбежалась на Форум, он, выйдя к трибуне, произнес длинную и вызвавшую сочувствие речь, где перечислил свои военные деяния, которые он совершил еще при жизни Тарквиния и после его смерти, и рассказал о каждой в отдельности мере по управлению государством, посредством чего, по его мнению, государство получило много огромных выгод. 3. Так как все, о чем он говорил, встречало одобрение, и все старались понять, из-за чего он обо всем напоминает, Сервий в конце концов заявил, что Тарквиний его обвиняет, будто бы он не по праву обладает царской властью, принадлежащей самому Тарквинию, которому дед, умирая, оставил-де вместе с деньгами и главенство, а народ не имеет полномочий отдавать чужое другому. 4. Поскольку при этом со всех сторон раздались крики и вспыхнуло со всех сторон негодование, Сервий, повелев им замолчать, попросил не испытывать неудовольствия по поводу его слов и не возмущаться, но, если Тарквиний может сказать нечто правомерное, — вызвать его, и если после того, как он им все изложит, они посчитают, что с Тарквинием поступают несправедливо, и он более подходит, чтобы править, пусть передадут ему главенство над полисом. А сам он, — добавил царь, — отказывается от власти и передает ее тем, кто владеет ею, и от которых он ее и получил. 5. После того как Сервий все это высказал и хотел спуститься с трибуны, поднялся всеобщий шум и послышались слезные заклинания, чтобы он никому не уступал власти; некоторые из них призывали забросать камнями Тарквиния. Но тот, опасаясь близкой расправы и видя, что толпа уже готова броситься на него, обратился в бегство вместе с сотоварищами, а Туллия вся толпа сопровождала с радостью, с шумом и с большим благоговением, пока не довела до дому.