Римские древности

IV. Прибыв в Рим, эти мужи заявили в сенате, что Тарквиний считает справедливым, чтобы он, получив гарантии безопасности, прибыл с немногими спутниками сначала, как это и должно, в сенат, затем, если на то будет согласие сената, и в народное собрание, чтобы дать отчет о всех деяниях, которые он совершил с тех пор, как принял на себя власть; и если кто-либо его обвинит, то он будет иметь в качестве судей всех римлян. 2. А после того как он оправдается и убедит всех в том, что не сделал ничего, достойного изгнания, и что, если римляне вернут ему царство, он будет править на тех условиях, которые граждане сочтут справедливыми; а если они предпочтут, чтобы никто над ними не царствовал как прежде, но установят какую-либо иную форму правления, то он будет просить, чтобы, оставаясь в городе, — его отечестве, где он имел собственный дом, — он стал гражданином наравне с другими, покончив с изгнанием и скитанием. 3. Обстоятельно изложив все это, они попросили, чтобы сенат, основываясь прежде всего на праве, существующем у всех людей, никого не лишал слова и судебного разбирательства, но предоставил человеку возможность оправдаться: ведь судьями будут они сами. Если же римляне не хотят оказать ему такой милости, то ради просящего за него города Тарквинии послы уговаривали их быть сдержанными, чтобы принося этому городу дар, не нарушить ничего из того, что сами они считают достойным для него воздаянием. Они просили также, чтобы римляне, будучи людьми, не слишком зазнавались и не носили гнева бессмертных богов в своем смертном теле, но ради просящих решились бы вопреки желанию сделать что-то хорошее, полагая, что здравомыслящим людям необходимо предпочитать дружбу вражде, а убивать вместе с врагами и друзей свойственно лишь варварам и безумным.

V. После их речи поднялся Брут и сказал следующее: «Хватит разглагольствовать о возвращении Тарквиниев в город, о мужи тирренские: вы сказали достаточно. Ведь голосование, отправившее их в вечное изгнание, уже проведено и все поклялись именем богов в том, что не вернут тиранов и не позволят никому пытаться сделать это. Если же вы просите что-либо из того немногого, что нам ни законами, ни клятвами не запрещено делать, то говорите». 2. Тогда послы, выступив вперед, заявляют следующее: «Вопреки нашему желанию первая попытка оказалась тщетной. Ведь посланные мужем, молящим о помощи и считающим справедливым выступить перед вами с ходатайством за него, мы, моля об общей для всех справедливости как об особой милости, так и не смогли добиться этого. Но поскольку вы решили, что нам более ничего не следует просить относительно возвращения Тарквиниев, мы призываем вас к другого рода справедливости, относительно чего нам дала распоряжение родина, и нет ни закона, ни клятвы, которые помешают вам это сделать, а именно — отдать царю имущество, которое его предок нажил не из вашего имущества и которым он владел не благодаря насилию и коварству, но унаследовал от отца и передал его вам. Ведь самому ему, спаси он свое имущество, достаточно будет жить счастливо где-нибудь в другом месте, более вас не беспокоя». 3. Сказав так, послы удалились. Что касается обоих консулов, то Брут посоветовал удержать имущество в наказание за те многочисленные и значительные злодеяния, которые тираны причинили обществу, а также имея в виду выгоду от того, что те не будут иметь средств для ведения войны. Он доказывал, что Тарквинии не удовлетворятся возвращением имущества и не смогут вести частную жизнь, но вместе с чужеземцами начнут войну против римлян и попытаются силой вернуться к власти. 4. Коллатин же советовал обратное, сказав, что не имущество тиранов, а их собственные персоны оскорбили город, и потому он считал необходимым остерегаться двух вещей: чтобы ни у кого не возникло подозрение, будто Тарквинии отстранены от власти из-за богатства, и чтобы претензии в том, что у них отняли их частную собственность, не послужили им поводом к войне. Он считал, что, с одной стороны, еще не ясно, собираются ли они, получив обратно имущество, воевать еще и за свое возвращение, с другой же стороны, очевидно, что они не сочтут возможным жить в мире, лишившись имущества.