Римские древности

III. Цезон же Фабий, второй из консулов, ничуть не хуже исполнявший командование, не получил похвалы за свои дела не из-за какой-то личной ошибки, но потому, что народ уже и раньше невзлюбил его за то, что тот, обвинив консула Кассия в стремлении к тирании, казнил его. 2. Ведь его воины не проявили ни того, что настоятельно необходимо всякому подчиненному, принужденному подчиняться военному командиру, ни того, что нужно с усердием и чувством долга захватить силой, ни даже того, чтобы без ведома противника завладеть его территорией для своей пользы, ни чего-то другого, благодаря чему военачальник мог бы приобрести какой-либо почет и добрую славу. Большинство из того, чем они постоянно оскорбляли полководца, оказалось для него не слишком горестным и городу причинило небольшой ущерб, но их последняя выходка принесла немалую опасность и великое бесславие и тому и другому. 3. Когда оба войска в полных боевых порядках вступили в сражение всеми своими силами на пространстве посреди холмов, где оба войска разбили лагеря, римляне, совершив много блестящих подвигов и принудив противника к бегству, тем не менее не стали преследовать его при отступлении, несмотря на неоднократные увещевания полководца, и даже не пожелали остаться для осады вражеского лагеря, но, бросив доброе начинание незавершенным, вернулись в расположение своего лагеря. 4. А так как некоторые из римлян попытались провозгласить консула императором[993], то воины, собравшись вместе, стали громко орать и поносить командующего бранными словами за то, что он-де из-за невежества в военных делах погубил многих и лучших из воинов. Помимо прочих оскорблений и бесчинств они также потребовали от него свернуть лагерь и отвести их обратно в город, потому что они, дескать, не будут в состоянии выдержать еще одну битву, если неприятель снова атакует их. 5. Когда же командующий начал увещевать их, они не изменили своего мнения, и хотя он сетовал и умолял их о помощи, они никак не сострадали этим мольбам; они не принимали во внимание ни угрозы, ни проявления суровости (так как он и к ним прибегал), но, лишь раздраженные всем этим, остались при своем. Такое неподчинение власти и пренебрежение командующим среди некоторых из них стало настолько явным, что где-то около полуночи они без какого-либо приказа принялись сворачивать палатки, собирать оружие и подбирать раненых.

IV. Когда полководец узнал об этом, он, опасаясь полной утраты власти над ними и их дерзости, вынужден был дать приказ всем о выступлении. Воины же выступили с такой поспешностью, словно вновь спасались бегством, и уже на рассвете достигли Рима. Но дозорные на стенах, не узнав дружеское войско, начали вооружаться и призывать друг друга, в то время как весь город наполнился тревогой и смятением, как при большом бедствии. И стражи открыли ворота войску не раньше чем рассвело и римское войско было опознано. 2. Итак, помимо позора, которым римляне покрыли себя из-за оставления лагеря, они подвергли себя еще и немалой опасности, беспорядочно отступая в темноте через владения противника. Ведь если бы тиррены, проведав об этом, сразу начали преследовать уходящих, то ничто не воспрепятствовало бы гибели всего войска. А причиной такого неразумного бегства была, как я уже сказал, ненависть народа к предводителю, дабы он, осененный одержанной победой, не получил триумфа и не приобрел высшей славы. 3. На следующий день тиррены, узнав об уходе римлян, сняли доспехи с их павших воинов[994], подобрали их стонущих раненых, разграбили брошенные в лагере римлян запасы (а они были велики, так как готовилась длительная война), после чего, словно одолев противника, разорили окрестности и отвели войско домой.