VII. Тиррены, услышав от прорицателей такую весть, посылают часть своего войска захватить опустевший лагерь римлян, чтобы создать оплот против другого лагеря: ведь тот лагерь был сильно укреплен и находился в месте, очень удобном для задержки тех, кто продвигался от Рима к стоянке противника. Проделав и прочее из того, что было задумано для получения превосходства над врагами, они вывели свои силы на равнину. 2. Когда же римляне продолжали оставаться в бездействии, самые отважные из тирренов, подъезжая верхом и останавливаясь близ укреплений, обзывали всех римлян «бабами» и бранили их вождей, крича, что те подобны самым трусливым из тварей и что пусть сделают одно из двух. Если они считают себя доблестными воинами, то, спустившись на равнину, пусть разрешат спор в одной битве; если же признают, что они трусливы, то пусть передадут оружие более сильным и подвергнутся наказанию за совершённое и пусть тогда не считают себя больше достойными чего-то великого. 3. Тиррены делали это ежедневно, но ничего не достигнув, решили обнести римлян стеной, чтобы голодом вынудить их подчиниться. А консулы долгое время не обращали внимания на происходящее вовсе не из-за трусости или малодушия (ведь они были мужественны и воинственны), но из подозрения, что их воины намерены действовать предательски и не желают подчиняться им, что стало свойственно плебеям с того времени, как они подняли шум по поводу наделения землей. Ведь у консулов еще звучало в ушах и стояло перед глазами то, как в прошедшем году разгневанные плебеи опозорили честь консула и достоинство Рима, когда свели победу к поражению и подвергли себя неправедному позору бегства только для того, чтобы муж сей не получил победного триумфа.
VIII. Поскольку ни наказаниями какой-то одной части нельзя было вразумить остальных, многочисленных и наглых воинов с оружием в руках, ни уговорами побудить к повиновению не желающих подчиниться, то консулы, желая раз и навсегда удалить дух бунтарства из войска и вернуть весь народ к прежнему единомыслию, только в это и вкладывая всю свою волю и мудрость, решили, что только две следующие причины переменят бунтовщиков: первая для тех, кто был более здравого нрава (ведь в толпе нечто подобное случается), — это стыд от порицания их противниками, и вторая для тех, кто не легко поддается вступлению на достойный человека путь — это необходимость, которой всякая человеческая природа покоряется. 2. Чтобы и то и другое произошло, они побуждали врага не только позорить их словом, осуждая бездействие как трусливость, но и многочисленными делами, выражающими презрение и гордыню, дабы тем самым вынудить проявить свою смелость тех, кто добровольно не желал делать этого. Ибо когда это произойдет, консулы возлагали большие надежды на то, что к палатке полководца придут те, кто будут особенно сильно возбуждены, они начнут громко кричать и потребуют вести их против врага. Именно так все и случилось. 3. Ведь когда враги вышли из лагеря и начали окружать римлян рвом и валом, те, вознегодовав на такие действия, сначала небольшими группами, а потом все вместе бросились к шатрам консулов, крича и обвиняя их в измене, и заявили, что если никто не возглавит их вылазку, они отдельно от консулов возьмутся за оружие и сами выступят против врага. 4. Так как это требование исходило ото всех, то полководцы, полагая, что наступило мгновение, которого они ждали, приказали ликторам созвать народ на сходку. И Фабий, выйдя вперед, сказал следующее: