XIII. Такова была их задумка, сенаторы, и в то время, как вам казалось, что они сидят и совещаются, они плели свои коварные сети против лучших из вас, сеть плелась и против благороднейших из всадников. 2. А то, что это именно так, мне нет нужды долго доказывать. Ибо скажите мне, Вергиний, ты и твои сторонники, собирающиеся претерпеть ужасные опасности, от каких таких чужестранцев получили вы ваше письмецо? В каком краю они живут, и откуда они вас знают, и каким образом проведали они о здешних заговорах? Почему вы медлите и обещаете назвать их после, а не назвали их прежде? Что за человек принес вам это письмо? Отчего вы не выводите его на середину, чтобы мы первым делом с него могли начать расследование, действительно ли дело обстоит таким образом, или, как я утверждаю, является вашей выдумкой? 3. А здешние доносы, подтверждающие чужеземное письмо, — чем они являются и от каких людей они исходят? Почему вы скрываете ваши доказательства, вместо того чтобы вынести их на свет? Однако трудно, я полагаю, найти подтверждение тому, чего не было и не будет. 4. Это показания, сенаторы, не заговора против плебейских трибунов, а коварства и злого умысла против вас, который эти люди тайно вынашивают. Ибо сами дела их вопиют об этом. Мы сами виноваты, с самого начала уступив им и вооружив большой властью их безумную коллегию. Мы виновны, так как позволили в прошлом году осудить по ложным обвинениям Квинция Цезона и равнодушно взирали, как такого истого защитника аристократии крадут у вас плебейские трибуны. 5. Они и так не знают никакой меры и уже не поодиночке отсекают знатных людей, но, поймав лучших людей скопом, гонят вон из города. И ко всем прочим несчастиям они не позволяют никому из вас давать им отпор. Они подвергают их подозрениям и клевете, словно соучастников тайных дел, запугивают и объявляют народоненавистниками и вызывают на суд народа за все, что обсуждается в сенате. Но говорить об этом будет другой, более подходящий случай, а ныне я ограничу свое выступление и обойдусь без долгих речей. Я призываю вас остерегаться этих людей, приводящих наш город к смутам и кладущих начала великих бед. И я не таков, чтобы только здесь говорить об этом, а от народа скрывать. Нет, я и там скажу без всякой оглядки, внушая им, что над ними не висит никакой опасности, кроме дурных и коварных их защитников, которые под видом друзей творят дела врагов». 7. Когда консул сказал это, поднялся сильный одобрительный гам присутствующих, и сенаторы, не дав больше слова плебейским трибунам, распустили заседание. После этого Вергиний, созвав народное собрание, начал обвинять сенат и консулов, а Клавдий выступал с защитой, говоря те же самые слова, которые были произнесены им в сенате. Приличные люди из числа плебеев начали подозревать, что их страх был пустым, а те что понаивней, доверявшие слухам, верили в существование опасности. А что касается людей злонравных и постоянно требующих переворотов, то у них не было никакой заботы о получении доказательств истинности или ложности слухов. Вместо этого они искали повода для раздора и смуты.