Римские рассказы

Я поднял воротничок и заново завязал узел: теперь один конец галстука был длинный-длинный, а другой - совсем короткий. Я запрятал короткий конец под длинный и застегнул пиджак доверху. Когда я отошел от зеркала, у меня закружилась голова - может, оттого, что я так старательно себя разглядывал, - и я наткнулся на полицейского, стоявшего на углу тротуара.

- Смотри, куда идешь, - сказал он мне, - ты что, пьян?

Мне хотелось ему ответить: "Да, пьян от голода", но я решил не связываться и нетвердым шагом пошел по направлению к Пантеону.

Адрес я знал, но, увидев дом, подумал, уж не ошибся ли... Я оказался перед маленькой дверью в глубине тупика, а шагах в двух от меня стояло четыре или пять мусорных ящиков, наполненных до краев. На вывеске цвета бычьей крови было написано: "Траттория. Домашняя кухня". На витрине, тоже выкрашенной в красный цвет, было выставлено всего-навсего одно яблоко. Нет, я вовсе не шучу: одно-единственное яблоко.

Я кое о чем начинал догадываться, но, раз уж надумал, решил войти. Когда я вошел в помещение, я все понял и на мгновенье, кроме голода, почувствовал еще и растерянность. Я собрался с духом и уселся за столик всего их стояло здесь в пустой, полутемной комнатушке четыре или пять. Грязная ситцевая занавеска, висевшая позади стойки, скрывала дверь в кухню. Я стукнул кулаком по столу.

- Официант!

В кухне зашевелились, занавеска приподнялась, из-за нее выглянуло и снова скрылось чье-то лицо... Я узнал своего друга Ромула. Подождав с минуту, я снова стукнул по столу. На этот раз он выбежал из-за занавески, застегивая на ходу засаленную, бесформенную белую куртку. Он подошел ко мне с таким почтительным "чего изволите", такая надежда звучала в его голосе, что у меня сжалось сердце. Но раз уж заварил кашу - надо было расхлебывать. Я сказал, что хочу пообедать. Он начал вытирать тряпкой стол, потом остановился и, глядя на меня, проговорил:

- Это же Рем...

- А-а, ты меня узнал все-таки, - сказал я с улыбкой.

- Да как же не узнать... Мы же с тобой вместе служили... Нас еще дразнили "Ромул, Рем и волчица" - помнишь, из-за девушки, за которой мы вместе ухаживали...

Короче говоря, пошли воспоминания. Но сразу было видно, что он начал вспоминать прошлое не потому, что любил меня, а потому, что я был его клиентом, да к тому же еще единственным клиентом - в траттории, кроме меня, никого больше не было. Ему явно хотелось хоть как-нибудь скрасить безотрадное впечатление, которое производила его "траттория".

В заключение он похлопал меня по плечу:

- Так-то, старина Рем. - Потом, повернувшись в сторону кухни, позвал: - Лорета! - Занавеска приподнялась, и показалась приземистая грузная женщина в переднике. Лицо у нее было хмурое и недоверчивое. Муж сказал ей, показывая на меня: - Это тот самый Рем, о котором я тебе столько рассказывал.

Она изобразила на лице что-то вроде улыбки и кивнула в знак приветствия. Из-за ее спины выглядывали двое детей - мальчик и девочка. Ромул все повторял:

- Молодец, молодец... просто молодчина...

Заладил, как попугай: "молодец, молодец" - видно, он ждал, чтобы я заказал обед. Тогда я решился:

- Я, Ромул, в Риме проездом... ведь я - коммивояжер... Все равно надо было пойти куда-нибудь поесть, вот я и подумал, почему бы мне не пообедать у друга Ромула?

- Молодец, - снова повторил он. - Так что же тебе приготовить? Спагетти?

- Конечно.

- Спагетти с маслом и с сыром... Они быстрее сварятся, и для желудка легко... Ну, а еще что? Как ты насчет бифштекса? Или зажарим пару ломтиков телятины? А может, хочешь хороший кусочек говядины? Или эскалопчик на сливочном масле?

Все это были простые блюда, я мог бы их приготовить на спиртовке сам. Из какой-то непонятной жестокости я спросил:

- А абаккио... аббакио у тебя есть?

- Очень сожалею... но мы его обычно готовим к ужину...

- Ну ладно, тогда бифштекс с яйцом а ля Бисмарк.

- А ля Бисмарк, конечно... С картофелем?

- С салатом.

- Хорошо, с салатом... И литр вина, сухого, да?

- Сухого.

Повторяя вполголоса: "Сухого, сухого", он пошел на кухню, оставив меня за столиком одного. У меня по-прежнему кружилась от слабости голова, я чувствовал, что поступаю гадко, подло, но, сам не знаю почему, это доставляло мне чуть ли не удовольствие. Голод ожесточает человека. Может быть, Ромул был еще голоднее меня, и мне, в конце концов, было приятно сознавать это.

Между тем все семейство о чем-то совещалось на кухне. Я слышал тихий, взволнованный голос Ромула, что-то торопливо говорившего жене. Та явно была недовольна. Наконец занавеска приподнялась, и из кухни выбежали дети. Они поспешно направились к выходу. Я понял, что в траттории у Ромула не было, должно быть, даже хлеба. В тот момент, когда приподнялась занавеска, я успел заметить, что жена Ромула, стоя перед плитой раздувала почти погасший огонь. Потом Ромул вышел из кухни и подсел ко мне за столик. Он пришел посидеть со мной, чтобы выиграть время и дать возможность ребятишкам сбегать за продуктами. Движимый все той же жестокостью, я сказал:

- Славное у тебя заведеньице... Ну, а как идут дела?

Он ответил, опустив голову: