Римский период, или Охота на вампира

– Запросто, – ответил врач-психиатр настолько по-русски, что мне показалось, будто я сижу на редакционном совещании в «Мосфильме» или даже в КГБ. – В Нью-Йорке есть известный психиатр Эстабрук, он издал книгу «Гипноз», где утверждает, что специально подобранному и подготовленному субъекту можно ввести определенную информационно-деятельную программу и прикрыть ее внушенной амнезией. То есть до самого последнего момента вампир может не знать, что он вампир и что ему предстоит сделать.

– А как он потом будет это узнавать? – спросил консул.

– Мало ли! – пожал плечами врач. Маленький и крупноголовый, он был похож на Ролана Быкова и скорее всего был таким же советским эмигрантом, как и я, только уехавшим из СССР лет десять назад. – Ему могут дать команду по телефону, – продолжал он. – Или с помощью телепатии. Или он вообще может быть запрограммирован на какое-то число. Скажем, десятого апреля в десять вечера выйти из дома, отсчитать десятое окно от угла, влезть в это окно и убить ребенка.

– А до этого он будет действовать как нормальный человек? – спросил Грегори.

– Да, – сказал врач.

– Но как же вы будете его определять?! – воскликнул консул.

– Профессиональный гипнолог может вскрыть внушенную амнезию и добраться до истинной личности, – ответил врач, болтая ногами в высоком кожаном кресле. – Она называется «личность хозяина». То есть скорее всего мы будем иметь дело с раздвоенной личностью: одна – это личность привнесенная, в данном случае – личность усредненного еврейского эмигранта, а вторая – основная, то есть личность хозяина, и в данном случае личность вампира. При этом первая личность, как правило, не знает о существовании второй, а вторая, то есть личность хозяина, знает о первой и презирает ее. И на этом противоречии чаще всего удается «поддеть» испытуемого во время гипноза.

– Но это при экспериментах с одним человеком! – сказал Грегори. – А здесь две тысячи мужчин подходящего возраста! Если каждого гипнотизировать – это на десять лет! А у нас две недели, даже меньше!

– Знаете что? – вмешался я. – Мне кажется, тут есть какая-то драматургическая неточность. Не может КГБ послать в Италию или вообще в Европу монстра и командовать им издали по телефону, с помощью телепатии или даже заранее внушенной программы. Может быть, у вас такое возможно, но у нас… Как говорил Станиславский, «нет, не верю». Вот я представляю себя на месте советского полковника или даже самого Андропова. Ну как я пошлю на Запад этого убийцу одного, без контроля? Ведь они даже своих партийных туристов пускают на Запад только в сопровождении гэбэшных надзирателей! Нет, этого вампира должен кто-то вести, вот что я вам скажу!

– Good! – энергично воскликнул Грегори, явно гордясь тем, что я начал оправдывать их доверие и выбор.

– Any unusual activity at the Soviet Embassy?[54] – негромко спросил Питер Хеппс, повернувшись к консулу, и до меня наконец дошло, что этот консул «Жванецкий» ни больше ни меньше как резидент ЦРУ в Риме.

– Nо… – отрицательно покачал головой консул.

– Значит, ведущий приехал сюда вместе с вампиром, – сказал Грегори. – То есть они могут тут быть под видом отца и сына, братьев, кузенов.

– Или просто друзей, – заметил доктор.

– Нет, просто друзей – нет, – возразил я. – Просто друзей могут разъединить в Вене, как меня разъединили с моим другом Кареном. Его отправили в Рим раньше, а меня только несколько дней спустя.

– Well! – ободренно сказал консул и посмотрел на гору папок, которые лежали перед нами на столе в conference-room[55], куда Грегори привел меня после того, как я подписал бумагу о неразглашении и сотрудничестве. – Значит, circle сужается….

– Н-да… Это все хорошо, конечно… – хмуро произнес Питер Хеппс и почему-то спросил именно у меня: – Как вы насчет пиццы, мистер Плоткин?

– Я как все, – ответил я, хотя при слове «пицца» у меня в желудке брызнуло фонтанами желудочного сока.

– Just a sec![56] – сказал Грегори и вышел из комнаты.

Питер встал, прошелся от стены до стены. В этой комнате тоже не было ни окон, ни телефонов, но тут стояла хорошая итальянская мебель, кожаные кресла и книжные стеллажи с английскими, американскими и итальянскими энциклопедиями, юридической и даже художественной литературой, и среди этих книг я тут же углядел новенькое американское издание «Архипелага ГУЛАГ» А. Солженицына.

– Н-да… – произнес Питер, поглядев на меня, и я почему-то ощутил вину за всю нашу еврейскую эмиграцию – вот ведь сколько хлопот из-за нас на их, американскую, голову! – Мистер Плоткин, а вы почему уехали из СССР?

Так, начинается, подумал я. Как будто он не видел моих анкет, автобиографии, сведений о моих двух запрещенных фильмах и всего прочего, что лежит в моей папке.

Эти мысли, конечно, тут же отразились на моем лице, поскольку в силу своего повышенного кровяного давления я никогда не умел и не умею сдерживать эмоции (или наоборот), и потому Питер поспешно сказал:

– Нет, я не для анкеты спрашиваю, а так просто, по-человечески…

Я усмехнулся:

– А вот я так просто, по-человечески, и уехал. Чтобы жить по-человечески.