Попробуем в этом разобраться, хотя всё это очень тяжело. Не секрет, что водяная нация очень разобщённая. Трудно сказать, где зарыта собака. Возможно, это признак великой нации. Не исключено, что причина кроется в национальном характере. Есть ещё одно объяснение, которое очень похоже на правду. В ксегенском государстве водяная нация использовалась для сплочения всех других наций. Вольно или невольно власти размывали национальные черты и особенности водяной нации. И, наконец, демократы, как уголовные преступники, в борьбе за достижение своих целей не различали никаких средств, в том числе — национальных. Обманутый циничными политиками, обезумевший народ, превратив всю страну в Ходынское поле, не различая дороги, бросился давить себе подобных — в погоне за меркантильными интересами.
Процесс, как цепной пёс, сорвался с цепи. То там, то здесь поднимали голову националисты и сепаратисты. Одними из первых за ножи схватились байернаджазские экстремисты. В ксегенском государстве Кауб числился среди самых многонациональных городов. В ринамином классе учились представители девяти национальностей, проживавших в столице Байернаджаза. Больше всего было водяных, потому что школа была водянистоговорящей. Второе место по численности занимали байернаджазцы, которые хотели получить более качественное водяное образование. На третьем месте были маряне, которых в Каубе проживал целый район. В Байернаджазе маряне не имели своих школ, зато имели марянское радио. Марянские права и обязанности, разумеется, диктовались Совкмой — и слава богу, потому что от Кауба маряне наверняка получили бы одни обязанности — и никаких прав. Дело в том, что национальнотерпимые байернаджазцы исторически ненавидели марян. Но этого почти не было заметно, потому что ксегенская власть давила любое заметное проявление национальной розни. Духовную вражду дополняла вражда материальная. Камнем преткновения между байернаджазцами и марянами был Нагорный Абхакар. Абхакар входил в состав Байернаджаза, а населён был, в основном, марянами. Марянская республика считала эту территорию своей собственностью, в то время как Байернаджазская не собиралась её никому уступать. Когда стало можно, маряне обратились в Кремль со своими претензиями. Кремль уважительно ответил, что будет думать. Байернаджаз насторожился, а Маряние расценила слова ксегена, как руководство к действию. Байернаджазцы тоже поняли, что теперь можно, и ещё больше возненавидели марян. Накалённые переделочным процессом темпераментные байернаджазцы недолго лелеяли свой гнев. Вылившись на улицы Кауба, он был подхвачен криминальными элементами, в которых байернаджазская столица не испытывала недостатка. Отбросы общества превратили националистическое дуновение в трагический шквал. На улицах и в домах Кауба завывали человеческие жертвы и лилась марянская кровь. Водяных националисты не трогали, но спокойно спать они не могли. Чтобы положить конец резне, Борвёгач послал в Кауб войска. Солдатам приходилось открывать огонь, под который попадали случайные люди. Тевса бежала в страхе от огнестрельного оружия, а на глазах у Миада национал-фашисты сожгли молодую марянку. Насмотревшись на своих детей, которые лезли под стол от любого постороннего шума, супруги бросили на произвол судьбы двухкомнатную квартиру, подхватили двоих детей и спешно выехали в относительно спокойную Водяную республику.
Оказалось, что, по наводке друзей, они попали в зону Рылечбоньской аварии. Но каубские беженцы об этом узнали не сразу, так как посёлок Рогавёбчо, в котором они обосновались, правительственным постановлением был выведен из зоны повышенной радиации. Сама радиация об этом ничего не знала и продолжала губить людей.
Собственно говоря, Рылечбоньская авария произошла не в посёлке Рогавёбчо и даже не в Водяной республике, а в граничащей с ней Ниакуре. Общегосударственная разболтанность, игнорируя наступившую Переделку, разразилась ужасающей катастрофой, которая выбрала самое уязвимое место. Таким местом оказалась Рылечбоньская атомная станция.