Ринг за колючей проволокой

На тушение пожара гитлеровцы бросили пожарные команды близлежащих городов и воинские части. Им удалось вытащить из огня нескольких русских пленников, в том числе Сгибу, Ломакина и Коваленко. Сгибу после страшных пыток повесили, а Ломакина и Коваленко привезли в Бухенвальд.

Глубокой ночью в барак пробрался Сергей Котов. Он долго беседовал с Ломакиным и Коваленко.

— Нам все равно крышка, — Юрий обратился к Котову, — дайте два ножа! Пусть все видят, как умирают русские.

Котов выполнил их просьбу. Он что-то сказал Мищенко, и тот ушел. Скоро Алексей вернулся и вытащил из-под полы два самодельных кинжала.

У Ломакина засветилось лицо. Он провел пальцами по лезвию:

— То, что надо!

Бурзенко сидел рядом и, не отрываясь, следил за Ломакиным.

«Если придется умирать, — думал он, — я тоже буду вот так, как Юрий!»

— А как вы тут живете? — спросил Ломакин Котова. — Я первый раз в главном лагере.

Тот рассказал о подвиге Григория Екимова, о его мужестве и стойкости.

— Постой, постой, — Юрий остановил его. — Ты говоришь о Екимове? А разве он жив?

— Был жив.

— Его звали Григорий Екимов?

— Да. Ты его знал?

— Нет. Но слышал о нем.

— Это был настоящий герой, — закончил Котов.

— Еще бы! — оживился Ломакин. — Он вел себя как Герой Советского Союза.

— Ты прав. За такие дела ему должны дать Героя.

— Почему должны? — Юрий удивленно поднял опаленные брови. — Он и так Герой Советского Союза.

Узники оживились. Это было для всех открытием.

Андрей подался вперед. «Неужели Григорий был Героем? Он об этом никогда не говорил».

Ломакин рассказал все, что знал о Екимове. Летом 1944 года, незадолго до пленения, он читал Указ Верховного Совета Союза ССР о присвоении старшему сержанту Григорию Екимову звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

— В нашей фронтовой газете «В бой за Родину» о нем много писали, — добавил молчавший до сих пор Володя. — Даже стихи были.

— Ты прочти их, — сказал Юрий. — Эти стихи Володя часто читал в нашем лагере.

Володя встал. Юношеское лицо его посуровело. Он начал читать громко, словно с эстрады:

Опять кругом метались копны дыма,
Под пулеметом высохла трава.
А враг все бил… И в этот час Екимов
Припомнил материнские слова.
Мать, провожая в бой, смахнула слезы:
«Иди, родной, будь смел в бою святом!»
Он ей поклялся — вынести все грозы
И отстоять в боях родимый дом.

Узники плотнее обступили Ломакина и Коваленко. Андрей жадно ловил каждое слово. Володя, увлекшись, читал с пафосом, с чувством:

Разрыв, тяжелый визг и, значит, мимо…
Он поднял голову: залег поодаль взвод.
Тогда, взмахнув рукой, встает парторг Екимов
И к вражеской траншее в бой идет.
За ним бойцы рванулись сквозь преграды.
Летят на проволоку скатки, и уже
Сквозь дождь свинцовый и сквозь град снарядный
Бойцы на самом главном рубеже!
И нет преград таких и нету силы,
Героя чтоб в пути остановили!

Коваленко кончил читать, улыбнулся и сел на свое место. В бараке стало темно. Было слышно, как по крыше монотонно барабанит дождь.

— А вы разве не знали? — спросил Юрий.

Котов отрицательно покачал головой.

— Я думаю, что и сам Григорий об этом не знал. Ты когда читал Указ?

Юрий подумал и твердо ответил:

— В июле сорок четвертого года. Правда, Володя?

Коваленко подтвердил:

— Да, в июле. Сообщалось, что присвоено посмертно.

— Он был тяжело ранен, — задумчиво произнес Котов, — и попал в плен весною сорок четвертого. Выходит, парторг роты не мог знать про Указ…

Утром в барак пришли два офицера СС. Они увели Юрия Ломакина и Володю Коваленко. Узники долго смотрели им вслед. «Если будут вешать, то поведут в карцер и продержат до вечера», — подумал Андрей.

Но их повели мимо дверей карцера. Неужели опять в гестапо, на допрос?

Вывели из лагеря, свернули направо, прошли угловую вышку. Оттуда, все знали, дорога шла к «хитрому домику».

— Вот вы куда, сволочи, ведете! — умышленно громко крикнул Юрий.

Эсэсовец, шедший впереди, остановился и широко замахнулся кулаком.

— Швайне!

На глазах у многих заключенных, работавших поблизости, Юрий Ломакин одним прыжком достиг офицера.

— Я тебе… получай, фашист! — и, выхватив нож, в одно мгновение перерезал ему горло.

Владимир кинулся на второго. Тот успел выхватить пистолет. Выстрел. Но туляк все же успел вцепиться в палача. Эсэсовец еще раз выстрелил, и Коваленко упал. Но тут подлетел Юрий. Он бросился как тигр, широко замахнувшись ножом. Палач торопливо выстрелил в упор и вместе с Ломакиным свалился на землю. Юрий мертв. Эсэсовец весь в крови.