Ринг за колючей проволокой

Быстро сгущались сумерки. Густой туман, словно мокрое одеяло, закутал Бухенвальд. С низины повеяло сыростью и холодом. В бараках никто не спит. Все ждут решительных действий со стороны гитлеровцев. Но со стороны эсэсовского города не доносится ни звука. Выставленные наблюдатели сообщают одно и то же: на постах спокойствие. Но это спокойствие может быть обманчивым!

Нервы узников натянуты до предела. Из подпольного центра поступило указание: «Не спать! Ждать!»

После полуночи в барак пришел Валентин Логунов. Он проверил боеготовность группы, поблагодарил Алексея Мищенко за хорошую организацию. Потом вызвал Андрея и сказал:

— Возьми надежного парня и сбегай на кухню. Там приготовлен бачок баланды. Отнесете ее медикам. Только чтоб ни одна душа не пронюхала.

— Есть, товарищ командир.

Андрей осмотрел своих друзей и остановился на Курте. Кивнул ему. Курт понял его с полуслова. Через полчаса они доставили в двенадцатый блок небольшой бачок, наполненный теплой брюквенной похлебкой, и шесть паек хлеба.

Соколовский попытался было отказаться, но Андрей настоял:

— Не обижайте товарищей… Они отдают вам от чистого сердца.

Возвращаясь назад, Бурзенко и Курт неожиданно наткнулись на двух эсэсовцев. Они, осыпая ударами пожилого узника, гнали его перед собой.

— Шнель! Шнель!

Андрей и Курт прижались к стене. Когда гитлеровцы вступили в полосу света. Бурзенко ахнул: гитлеровцы вели Пельцера! Старый одессит шел и качался, закрывая голову от сыпавшихся ударов.

Не раздумывая, Андрей рванулся на охранников.

— Назад! — крикнул Курт, но было уже поздно.

Андрей в два прыжка очутился рядом с гитлеровцами. Кулаки боксера без перчаток, тяжелые от гнева и ярости, обрушились на ненавистных палачей. Ударом в челюсть он сбил одного и повернулся к другому. Тот схватился за кобуру, но вытащить пистолет не успел. Кулак боксера, описав дугу, достал открытый подбородок. Второй нацист, лязгнув зубами, свалился под ноги.

— Бежим! — Андрей схватил Пельцера за руку.

— Подожди! — задержал Курт. — Пистолеты возьму!

Они благополучно достигли своего барака. Андрей отдал Пельцеру свою куртку, а его робу бросил в печь. Но старый одессит отказался надевать куртку с чужим номером.

— Нет, нет… Могут и тебя вместе со мной…

— Надевай, тебе говорят!

Пельцер натянул куртку.

— Спасибо…

— Ложись на мое место!

Старый учитель полез на нары.

Медленно потянулось время. Ночь, кажется, стала бесконечной. В лагере ни звука. Евреи по одному и группами стали, крадучись, выбираться из своих убежищ и возвращаться в бараки. Голодные, продрогшие, они жались друг к другу, радуясь теплу, свету и людям.

Перед рассветом посыльный принес новый приказ центра. Алексей Мищенко разрешил разойтись и лечь отдыхать.

Подпольщики нехотя разошлись по своим местам. Андрей, не раздеваясь, лег рядом с Пельцером. Закрыл глаза, но сон не приходил. Разве можно уснуть, когда кругом такая зловещая тишина?

Утро наступило сразу, по-весеннему туманное и холодное. После подъема загремели репродукторы:

— Всем евреям быть к шести часам у ворот!

К воротам никто не пришел. На утренней проверке поднялся бунт. Еврей Курт Баум, который находился b заключении с 1935 года, набросился на блокфюрера и вырвал у него пистолет. Но выстрелить не успел. Эсэсовцы застрелили его. В поднявшейся суматохе с площади разбежалось около трех тысяч евреев. Они прятались где только возможно.

Узников распустили по баракам. Не успели они разойтись, как в лагерь вошли все блокфюреры в сопровождении рядовых эсэсовцев. Они направились к своим баракам.

Андрей с тревогой смотрел на ограду. Вдоль колючей проволоки появились вооруженные до зубов группы из охранного отделения. На вышках оживление. На каждом посту усиленные наряды. А дальше, за проволокой, за вышками, в хорошо защищенных укрытиях, эсэсовцы торопливо устанавливают скорострельные пушки и минометы.

Блокфюрер сорок второго барака, узколицый пожилой саксонец, вызвал старосту:

— Построить всех! Живо!

Узники, как обычно, быстро выполнили приказ. Вдоль барака выстроились восемьсот заключенных.

Эсэсовцы ведут себя вызывающе. У каждого автомат на груди, пистолет в руках. Они беснуются, зверствуют. Кулаки и кованые сапоги покоя не знают.

Узники молча переносили оскорбления и побои. Рядом с Андреем Бурзенко и Алексеем Мищенко плотной группой стоят подпольщики. Они с ненавистью смотрят на эсэсовцев, готовые в любую минуту броситься на своих палачей.

Поведение эсэсовцев встревожило Андрея. Он понял, что охранники ищут повода, чтобы открыть стрельбу. Стоит какому-нибудь отчаявшемуся узнику не вытерпеть, броситься и убить фашиста, как на лагерь обрушится вихрь свинца и пламени. У гитлеровцев для этого уже все приготовлено.

«Предупредить ребят бы надо!» — подумал Бурзенко.

И, словно прочитав его мысли, Мищенко передал по цепочке приказ:

«Не отвечать на провокации. Терпеть!»

Блокфюрер прошелся вдоль строя и объявил:

— Всем евреям выйти из строя! Стать отдельно!