Ринг за колючей проволокой

— Ну, бывал, — Косолапый пожал плечами и сплюнул. Если этот староста думает заставить их таскать навоз, то он ошибается. Не на тех нарвался.

— Там есть свинка, такая… гм. С черным хвостиком.

— Кругленькая такая? И на лбу пятачок? — оживился Маленький Шульц.

— Ее надо «сработать».

Друзья опешили. С минуту они стояли молча, пораженные неожиданным предложением. Потом Косолапый Пауль потоптался на месте и, с трудом подбирая слова, вымолвил:

— Сработать… ха-ха… сработать! Ты, Малыш, понимаешь, что он нам предлагает?

— Угу… — Маленький Шульц кивнул. — Нам предлагают дорогу в крематорий. Легче расписать ножом десяток политических. За них меньше спросу, чем за ходячую отбивную…

Олесс посмотрел лисьими глазками на Пауля, потом перевел сощуренный взгляд на Шульца.

— Я думал, что вы еще не разучились работать. Вижу, ошибся. Быть вам вечно вонючими надсмотрщиками и ничего, кроме похлебки, не знать. Идите. Только языки завяжите на узелок, а то, — и Олесс многозначительно провел ребром ладони по шее. — Ясно?

В узких глазках Пауля сверкнул огонек. Слова Олесса, словно удар хлыста, обожгли его самолюбие. Он твердо шагнул вперед. Маленький Шульц хотел схватить его за рукав, но Пауль уже прорычал:

— Мы согласны.

Олесс смотрел мимо Косолапого Пауля в пространство и молчал.

— Мы согласны, — повторил Косолапый Пауль.

— А я было уже передумал, — лениво ответил Олесс, — и без вас охотников много. Только свистни.

— А что мы будем иметь? — спросил Маленький Шульц, переходя на деловой тон.

— Литр спирта.

— Спирта? — растягивая слово, переспросил Косолапый Пауль, и блаженная улыбка расползлась по лицу.

— Да, — утвердительно кивнул Олесс, — и в придачу два билета в публичный дом.

Они ударили по рукам.

И ночью, вернее в предрассветном густом тумане, свинья с черным хвостиком исчезла из эсэсовского свинарника и очутилась в дальней комнате двенадцатого блока. А утром после всеобщей проверки двое дюжих бандитов чуть ли не силком привели упиравшегося узника, бывшего в недавнем прошлом повара в одном из баров Берлина. Повару показали неразделанную тушу, дали трех помощников и велели «сварганить самое объедательное».

Этой же ночью бандит Гроельц совершил отчаянный, по общему мнению бандитов, «наскок»: мюнхенский вор отмычкой открыл дверь секретного блока патологии и «очистил» подготовленный к отправке стенд заспиртованных частей человеческого организма. Грабитель унес пятилитровый стеклянный сосуд. Правда, орудовать ему пришлось в полной темноте. Выбирать приходилось на ощупь, не интересуясь тем, что именно заспиртовано в банке. Гроельц заботился только об одном — взять сосуд покрупнее.

Когда же наступило утро и Гроельц наконец рассмотрел содержимое в банках, он пришел в бешенство. Судьба явно надсмеялась над ним.

— Сволочи, всякой дрянью спирт мутят!

Гроельц стал разбирать надпись. Мюнхенский вор когда-то в детстве посещал школу. Он прочел длинную мудреную фразу и понял только два слова: «система» и «трубы». Бандит почесал затылок. Надпись, по его мнению, явно противоречила содержимому.

Но его сомнения развеял староста лагеря.

— Дубина, букв не знаешь? Написано ясно: «Фаллопиевы трубы», — Олесс прочел по слогам и ткнул корявым ногтем в слово «трубы», понятное им обоим, — «фаллопиевы» — это, должно быть, фамилия. Наплевать! Ну, а трубы… где у человека бывают трубы?

Гроельц вылупил глаза, не решаясь даже моргнуть. Он никак не мог сообразить: где же у человека могут быть трубы?

А Олесс уже вошел в роль проповедника, несущего науку в массы.

— Попробуем объяснить проще. Чем ты, мировой взломщик Гроельц, дышишь?

Бандит сразу схватился за собственный кадык.

— В самом деле, черт возьми, тут, действительно, кажется, труба!.. Но она что-то не похожа на ту… Шире…

— А ты сам, дурак, похож на Фаллопиева? Тот, может, доходяга был, глист. А ты вон какой! Крокодил.

И Олесс, удовлетворенный результатом научно обоснованной консультации, перешел на деловой тон:

— Все ясно, и нечего философию разводить.

Пирушка удалась на славу. Бандиты веселились всю ночь. Дежурные полицейские (Олесс позаботился, чтоб на внутренних постах оказались его сообщники) изредка забегали в двенадцатый блок и, пропустив стаканчик спирта, разбавленного водой, уходили на свои посты. Туман, словно мокрое одеяло, лежал над Бухенвальдом.

К утру изрядно выпивший Трумпф ударил кулаком по столу.

— Парни! Какой-то скелет побеждает нашего чемпиона… немецкого! А мы… так спокойно смотрим?

После знакомства с кулаками Андрея Бурзенко, Трумпф возненавидел русского боксера и ждал удобного случая, чтобы отомстить.

Трумпф оттолкнул Гроельца, который попытался его унять, и, шатаясь, направился к Олессу.

— Староста! Мои «буйволы» сегодня «сработают» русского боксмайстера… Как эту свинку. Под ребрышко… тык — и готово! Ни одна душа не узнает…

Олесс еще не совсем опьянел. Он вспомнил слова Тимана: «За каждого политического — двух зеленых…»

— Дубина! «Сработаешь» на свою шею. Не забывай, что он политический.

— Ну и что? — Трумпф, сопя, двинулся к старосте. — Мало мы их били?

— Бей. Только боксом. Кто тебе не дает? А если не можешь, не суйся.