Рип ван Винкль (RIP VAN WINKLE)

His adherents, however (for every great man has his adherents), perfectly understood him, and knew how to gather his opinions.	И все же его приверженцы (а у великих людей всегда бывают приверженцы) отлично понимали его и умели угадывать его мнения.
When any thing that was read or related displeased him, he was observed to smoke his pipe vehemently, and to send forth, frequent, and angry puffs; but when pleased, he would inhale the smoke slowly and tranquilly, and emit it in light and placid clouds, and sometimes, taking the pipe from his mouth, and letting the fragrant vapor curl about his nose, would gravely nod his head in token of perfect approbation.	Было замечено, что если чтение или рассказ вызывали в нем неудовольствие, он начинал яростно попыхивать трубкой, выпуская изо рта частые, короткие и сердитые клубы дыма; если же, напротив, они ему нравились, он медлительно и спокойно затягивался и выпускал дым легкими, мирными облачками; время от времени, вынув изо рта трубку, он степенно кивал головой в знак полного одобрения, и тогда около его носа завивался ароматный дымок.
From even this stronghold the unlucky Rip was at length routed by his termagant wife, who would suddenly break in upon the tranquillity of the assemblage, and call the members all to nought; nor was that august personage, Nicholas Vedder himself, sacred from the daring tongue of this terrible virago, who charged him outright with encouraging her husband in habits of idleness.	Но даже из этой твердыни бедный Рип был выбит в конце концов своею сварливой женой, которая не раз нарушала спокойствие и безмятежность достопочтенного сборища, ставя членов его ни во что и допекая их своими насмешками. Даже священную особу Николае Веддера не пощадил дерзкий язык этой бешеной фурии, обвинявшей его во всеуслышанье в том, что он потворствует праздным наклонностям ее легкомысленного супруга.
Poor Rip was at last reduced almost to despair; and his only alternative, to escape from the labor of the farm and the clamor of his wife, was to take gun in hand, and stroll away into the woods.	Бедняга Рип был доведен таким образом почти до отчаяния; единственное, что ему оставалось, чтобы избавиться от работы на ферме и брани жены, - это взять в руки ружье и отправиться бродить по лесам.
Here he would sometimes seat himself at the foot of a tree, and share the contents of his wallet with Wolf, with whom he sympathized as a fellow-sufferer in persecution.	Здесь присаживался он иногда к подножию дерева и делился содержимым своей охотничьей сумки с Волком, к которому испытывал сострадание, как к товарищу по несчастью.
"Poor Wolf," he would say, "thy mistress leads thee a dog's life of it; but never mind, my lad, whilst I live thou shalt never want a friend to stand by thee!"	"Бедный Волк, - говаривал он в таких случаях, -твоя хозяйка устраивает тебе чертовски собачью жизнь? Ничего, приятель, пока я жив, есть кому за тебя постоять!"
Wolf would wag his tail, look wistfully in his master's face, and if dogs can feel pity, I verily believe he reciprocated the sentiment with all his heart.	Волк помахивал хвостом, грустно смотрел на хозяина, и, если только собаки способны сочувствовать людям, я охотно поверю, что он от всего сердца отвечал Рипу взаимностью.
In a long ramble of the kind, on a fine autumnal day, Rip had unconsciously scrambled to one of the highest parts of the Kaatskill mountains.	Как-то в погожий осенний день, совершая вылазку подобного рода, Рип неприметно для себя самого забрался высоко в горы.
He was after his favorite sport of squirrel-shooting, and the still solitudes had echoed and re-echoed with the reports of his gun.	Он предавался излюбленной им охоте на белок, и безлюдные горы отвечали многократным эхом на его выстрелы.
Panting and fatigued, he threw himself, late in the afternoon, on a green knoll, covered with mountain herbage, that crowned the brow of a precipice.	Уже к вечеру, тяжело дыша от усталости, опустился он на зеленый, поросший горной травою бугор у самого края пропасти.