Риск эгоистического свойства

   Они бродили, Тимофей показывал ей Москву, и разговаривали, разговаривали, разговаривали…

   На следующий вечер по уставу о распорядке дня Ксения Петровна потребовала у Катерины пересказать ей прочитанное за день по программе изучения классической литературы, которую никто не отменял.

   Когда только эти гребаные классики иссякнут?! Сколько же они понаписали!

   – Нет, – первый раз за девять лет возразила Катерина. – Я теперь не могу читать художественную литературу. Я готовлюсь к экзаменам в медицинский институт, и мне необходимо очень много заниматься и читать учебники.

   – Мне это не нравится, – предупреждающе сделала нажим бабушка.

   – Мне тоже не нравится, но ничего не поделаешь! – не уступила Катька.

   – Ты не поняла! – добавила металла в голосе Ксения Петровна. – Мне не нравится, что ты не согласовала со мной этот вопрос и решила все самостоятельно! И мне не нравится тон, каким ты разговариваешь! Много бунтарства.

   Катьке очень хотелось ее послать, тем более благодаря Тимофею она теперь точно знала, по какому «маршруту» надо посылать и какими словесами сопровождать данный посыл!

   «Слов не много, быть может, пяток, но какие из них комбинации!» – как сказал юморист Иванов.

   Но так же хорошо она знала, где может оказаться сама в случае такого проявления неповиновения и искренних «родственных» чувств.

   И промолчала.

   Как сказал один из обрыдших ей классиков: «Лучший бой – это бой, который не начат!»

   Потерпим! Годик, пока не исполнится восемнадцать!

   Тимофей пошел вместе с ней подавать Катькины документы в мединститут и ходил на каждый экзамен, ждал в коридоре, угощал мороженым после и провожал домой. И все время находился в странной пугающей задумчивости и посматривал на нее странно.

   Катька замирала внутренне от таких его взглядов и пугалась ужасно этой задумчивости.

   Не слишком ли много последнее время рассматриваний непонятных?

   То бабушка, ну, с ней бог бы, а вот Тимофей…

   Катерина поступила!

   Они отпраздновали с Тимофеем это событие долгим гуляньем под официальным прикрытием: «ожидание, когда вывесят списки поступивших». И в кафе посидели, и даже шампанского выпили, старательно потом заедаемого Катькой, чтобы не было запаха, всяческими конфетками и жвачками.

   Ксения Петровна Александрова оценила ее поступление одной фразой:

   – Это достойный институт.

   И все!

   Катерина страстно хотела учиться, скорее бы наступило первое сентября! И ждала, ждала перемен и новой своей жизни!

   Первой сменой блюд, подаваемых жизнью под названием «перемены», явилось то, что бабушка Александрова этим летом на дачу к подруге не поехала.

   – Она больна. Лежит в больнице. А я слишком стара, чтобы подыскивать себе дачу для аренды на лето, разъезжая по Подмосковью.

   Опля! Все тайные надежды проводить с Тимофеем больше времени, забив на установленный распорядок дня, после отъезда Ксении Петровны накрылись всеми крышками.

   А вот блюдо номер два из жизненного меню перемен чуть ее не доконало.

   В середине августа они встретились с Тимом на их обычном месте, и Катьке сразу не понравилось выражение его лица. Он молча взял ее за руку, увел подальше в аллею, на скамейку, облюбованную ими несколько лет назад, скрытую от взглядов гуляющих за деревьями и плотными кустами.

   – Я, Кошка, уезжаю.

   – Служить дальше. Сначала учиться, а потом служить.

   – Тим, нет! – сопротивлялась она его решению и накатывающему ужасу. – Ты уже отслужил!

   Он, все так же не глядя в ее сторону, отщелкнул двумя пальцами подальше докуренную сигарету и закурил новую.

   – Я служил в спецназе, ты знаешь.

   – Знаю.

   – Зачем тебе это?! – закричала Катька, даже подскочила со скамейки. – Зачем?! У нас теперь все хорошо! Я буду учиться и работать, и ты найдешь работу, и мы будем вместе! Все время вместе и прятаться не надо!

   Он посмотрел, наконец, на нее! И такое темное, глухое безнадежье стояло в его глазах, что Катька отшатнулась, не понимая. Он медленно отвел взгляд, закурил третью сигарету и ровным голосом пояснил:

   – Ты помнишь и умеешь все, чему я тебя научил. Теперь за тебя можно сильно не бояться, и присматривать не надо каждую минуту. Если, конечно, что случится, я приеду и буду рядом. Брошу все и приеду. Только давай договоримся, ты ничего скрывать от меня не будешь, ни плохое, ни хорошее.

   – Не буду, не буду, только не уезжай!! – просила она, от отчаяния сложив ладони замком, да так, что побелели костяшки пальцев. – Я без тебя пропаду! Как же я без тебя?!

   Он потянул ее за локоть, усадил рядом, обнял за плечи – самый родной, единственный родной человек! – погладил по голове, чмокнул, как бывало, в макушку.

   И не было того жуткого взгляда никакого, померещилось ей!

   Привиделось.

   Вот же он, все тот же родной Тимофей! Рядом, обнимает, успокаивает…

   – Я не хочу так! – сопротивлялась она краху надежд, ожиданий спокойной жизни рядом с ним.

   – Тебе нравится медицина? – неожиданно спросил Тимофей, посильнее прижав ее к своему боку.

   – А мне нравится то, чем я собираюсь заниматься. Сечешь?

   Она помолчала. Думала и сопела в короткий рукав его футболки.

   И почувствовала, что должна принять, смириться с его решением и отпустить его.

   – Понимаю…