Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ)

— Я не могла ничего рассказать родителям, у отца слабое сердце, он болен и его нельзя волновать, — между тем продолжала Ева. — Джеймс, ты понимаешь, что это значит? Он жив! Мой муж жив! Что мне делать? — спрашивала между тем Ева.

— Ничего. Я сам завтра отправлюсь на встречу и посмотрю, что там за муж, — процедил он, пряча письма за пазуху.

На лице девушки отразилась целая гамма чувств, от облегчения до благодарности. Конечно, бедняжка боится идти на встречу с разбойником. Она смотрела на него, как на героя. Глаза ее сияли радостью и надеждой на благополучный исход этого дела.

— Но как же ты поймешь, что это действительно Гром? — спохватилась она.

— После того, как я с ним потолкую, он сам мне все расскажет, — самоуверенно заявил Саймон.

— Он чудовище, — прошептала она, содрогнувшись. — О Джеймс, я боюсь за тебя! А его люди… если они будут с ним? Они же просто звери!

— Вспомни, я ведь уже доказывал тебе, что не трус и могу за себя постоять, — ободряюще улыбнулся Саймон Еве.

— Все же обещай мне, если увидишь, что у дуба Гром не один, ты вернешься.

— Ева… — снисходительно усмехнулся Саймон, и с укором добавил: — Ты совсем в меня не веришь.

— Ты просто не понимаешь! Он разбойник! Я даже видела на его руках и нога следы от кандалов! Он был каторжником! Это очень жестокий и безжалостный человек! — выпалила девушка, глаза ее вдруг тревожно расширились, будто она что-то поняла. — О, нет! Ты не должен туда завтра идти! Вы затеете драку! Я уверена в этом!

Саймон снова усмехнулся, потешаясь над ее страхами. Но ее беспокойство за него приятно грело душу. Ни одна женщина не волновалась за него столь искренне. Ни одна женщина не смотрела на него с такой любовью.

«Бедная моя девочка, и ты жила все это время с таким грузом!» — с невольной жалостью и нежностью подумал он.

— Ты должен мне обещать не ходить туда! — настойчиво повторила Ева.

— Нет, милая, я ничего не буду тебе обещать. И ты не можешь остановить меня теперь. Завтра я разберусь с этим мерзавцем, — решительно пресек всякие возражения Саймон. И видя, что переубедить его не удастся, Ева лишь печально вздохнула. Она хотела было снова возразить, но Саймон так на нее взглянул, что она не осмелилась.

— Все будет хорошо, — ободряюще сказал он.

— Кажется, ты не оставил мне выбора, мой рыцарь, — мягко улыбнулась она. — Хорошо. Завтра на рассвете встретимся здесь же, и я покажу тебе, как выйти за пределы замковых стен незамеченным.

— И как же? — довольно резко спросил Саймон. Это была больная для его самолюбия тема — ведь сам он выход из замка Корби так и не нашел.

— Недалеко отсюда в стену вделана калитка, она замаскирована, и о ней почти никто не знает. Я принесу завтра ключ от нее, и ты сможешь спокойно выйти. До старого дуба там недалеко идти… О Боже, кажется, меня зовут! Это мисс Берри. Мне нужно уходить.

— Значит, я буду ждать тебя здесь завтра на рассвете, — сказал Саймон, нежно целуя жену. — Я буду скучать.

— Я тоже, — шепнула она, послав ему благодарную улыбку, и легко упорхнула прочь. Саймон торжествовал. Это была абсолютная победа! Не нужны больше уговоры и кареты. Завтра он разберется с лже-мужем Евы, — он был почти уверен, что это один из деревенских жителей, присутствовавших на их свадьбе, а с каким-то крестьянином-недоумком он справится без труда.

Правда, его немного смущало, откуда этому недоумку известно, что Джек Гром не утонул, и тела его так и не нашли. Об этом никто не знал, кроме лорда Корби и его людей, которые в тот день прочесывали берега реки. У Саймона даже возникло подозрение, что это как раз кто-то из охраны Корби писал Еве. Но она утверждала, что люди лорда не могли подслушать ее разговор с отцом. Да и неграмотные каракули никак не могли принадлежать телохранителю бывшего лорд-канцлера.

И в конце концов Саймон убедил себя в том, что автор писем — крестьянин, а уж заставить замолчать такого простофилю будет несложно.

А после этого он уведет за собой Еву, воспользовавшись калиткой, которую она сама для него откроет!

55.

Генри стоял на веранде, глядя на сад. Со своего места он заметил фонтан, тот самый, у которого они с баронессой занимались любовью. Но он не думал в эту минуту о плотских утехах. Он думал о детях. Почему-то в памяти вдруг всплыло, как он спросил Гвен, что будет, если она забеременеет, а она ответила, что была бы счастлива иметь от него ребенка. И он чувствовал, что она не лгала тогда. Это смущало, сбивало с толку, заставляло испытывать непонятные новые чувства.

Она язвила и больно жалила, но он видел, что и она уязвима. И порой ему делалось стыдно за свое поведение, за свои слова, вспышки ярости. Куда делись его хваленое спокойствие и стальная выдержка?

Раньше, наблюдая за баронессой на расстоянии, он испытывал к ней то, что предпочитал считать низкой похотью. Теперь же, когда судьба так насмешливо столкнула его с этой женщиной, Генри охватила такая буря эмоций, коей он не знал никогда.

Все его мысли и чувства были заняты лишь ею.

Он мечтал свернуть ей шею.

Он желал снова и снова брать ее в самых разных позах, везде, где только мог представить.