Рисуко (ЛП)

- Это полезно, - сказала я, придвигая миску. Мама так говорила сестре.

- Имбирь, - сказал он, морщась, и я не могла его винить. В тот день в него запихали больше имбиря, чем он бы съел за год.

Я прижала миску к его губам.

- Ки Сан говорил, что суп обострит ощущения и будет бороться с эффектом мака. Один глоточек.

Он сделал глоток, но все равно скривился, и я не сдержала смех.

- Не вредничайте! Вы самурай или нет?

Он вяло посмотрел на меня с отвращением, но сделал еще один глоток из миски, что я держала перед ним. Он сглотнул, фыркнул и лег на спину.

- Горький.

Я понюхала суп. За вкусными ароматами имбиря и чеснока остался горький запах, что я заметила раньше.

- Я тоже так подумала. Но Ки Сан решил, что он просто передержал бульон.

Он фыркнул снова. Глубоко и судорожно вдохнув, он поднял взгляд.

- Му-саки.

- Да, Масугу-сан?

- Дымоход.

- Дымоход? – я вспомнила, как сидела у трубы Убежища ночью и слушала… - О, о, Масугу-сан, мне очень-очень жаль. Я не хотела подслушать…

- Нет, - он с усилием покачал головой. – Нет, - он поднял палец и указал на меня. – Дымоход.

Я вздохнула.

- Да. Я… забралась по стене. Услышала шум и подумала, что кто-то хочет пролезть в Полную Луну, потому полезла по стене, но услышала вашу с Миэко-сан ссору.

Он смог сверкнуть улыбкой.

- Не ссора… - посмеялся он сухо и указал на меня. – Белка.

Он дразни меня, потому что я снова лазала, но я была в ужасе.

- Му-саки…

- Да, Масугу-сан?

- Иди… дымоход, - его силы угасали. Он расслабился на матрасе, глаза закрывались.

- Да. Я была у дымохода, - я хотела бы, чтобы он не говорил об этом.

- Нет. Дымоход. Иди.

- Вы…? – я смотрела на него. Он пытался не спать, и я не знала, страдает ли он снова от действия мака. – Вы хотите, чтобы я залезла еще раз к трубе Убежища? – может, просил подслушать женщин? Если Эми была права, то они не говорили ни о чем интересном. Тем более, для мужчины.

Но он слабо улыбнулся и кивнул.

- Иди. Дымоход… Крыша, - его грудь и лицо расслабились, словно он таял на матрасе. – Снежная птица… Лиса.

Кицунэ. Я задрожала. Может, лейтенант был одержим?

- Свиток, - сказал он, прозвучало похоже. – Иди…

И тут из соседней комнаты раздался треск. Я потрясенно увидела, что Аимару съехал по стене, его миска была разбита, ведь рука ослабела. Кусочки грибов, тофу и фарфоре валялись на татами.

Я вскрикнула, как и лейтенант.

- Яд! – прошипел он.

Я повернулась. Теперь его глаза были огромными. Масугу схватил меня за руку.

- Суп… яд…

Мои глаза стали огромными.

- О! О, нет! Масугу-сан, я бы никогда…!

- Нет, - простонал он. – Нет. Кицунэ. Кицунэ.

Я кивнула. Я поняла его, даже если он говорил бред.

- Дух-лис отравил суп?

Он кивнул.

Мое сердце колотилось. Я посмотрела на Аимару, он не шевелился, словно умер. Масугу был слабым. Могли ли два глотка отравленного супа добить его?

- Я позову Ки Сана, - крикнула я. – Он поможет! – я отчаянно надеялась, что повар ждет меня, как и обещал. Он мог спасти Аимару и лейтенанта…

Я замерла. Миска, которую я держала, опрокинулась, но я не обратила внимания. Я думала, что все в Убежище получили суп из одной супницы. Я помнила, как Эми закрывала дверь, начиная отхлебывать суп… Я поспешила прочь.

- Му-саки! – меня остановил стон Масугу. Я обернулась. Он сжимал ладони, словно так пытался остаться в сознании. – Дымоход. Крыша. Иди!

- Идти… к дымоходу? – ответила удивленно я.

- Да-а-а, - прохрипел он и провалился в глубокий обморок.

33

Дым и камень

Второй раз за день я бежала по двору к большому залу. В этот раз без леди Чийомэ.

А ведь ей Ки Сан дал тот же суп.

Был ли Ки Сан кицунэ?

Я замерла, задыхаясь в темноте зимнего вечера. Нет, он безумный, но если бы он хотел нас отравить, как повар, он мог сделать это в любой момент. И, как леди Чийомэ сказала о Миэко-сан, он бы сделал это без шума.

Я бросилась к кухне. Я не могла надеяться, что повар еще не дал Чийомэ-сама и братишкам суп. Когда я ворвалась в кухню, он был там, где я и думала: сидел за столом, две миски с крышками стояли на нем, одна перед ним, другая – для меня.

- Яд! – выдохнула я.

Он уставился на меня, потом на миски. Он снял крышку и понюхал, а потом зарычал на корейском и плюнул на пол.

- Горький. Ты сказала, что он горький, Яркоглазая, - с паникой на лице он побежал в столовую, Чийомэ и Братишки обмякли за столами. Их суп пролился на пол. Подняв голову госпожи, он большими пальцами поднял ее веки.

- Чийомэ! Чийомэ, ты меня слышишь?

Она фыркнула и сказала что-то неразборчивое.

Ки Сан хрипло и с облегчением рассмеялся. Осторожно опустив ее голову на стол, он быстро проверил других. Они тоже отвечали. Ки Сан вернулся спешно на кухню, промчался мимо меня к травам.

- Горькое, - бормотал он, глядя на полочки в поисках травы, что отравила суп. – Горькое. Горькое.

Маки висели там, но они пахли сладко. Он указал на пустое место на полке.

- Фух!

- Что? – спросила я.

- Зачем травить людей этим?

- Чем?

Он развернулся, словно только что вспомнил, что я здесь, и тряхнул головой.

- Ах. Хохлатка.

- Хохлатка? – из этого корешка мама делала себе чай перед месячными. Из этого корешка он делал чай для Эми. – Она… опасна?