Рисунки на песке

Трудное дело — в России ведать искусством. Посочувствуешь. Тут сам Луначарский ногу сломал. А женщине каково на этом посту? Да еще хорошенькой женщине, симпатичной, ладно скроенной, блондинке с голубыми глазками и вздернутым носиком в черном пиджачке в талию? Душечка! «Я не только министр культуры, я прежде всего женщина», — любила повторять Екатерина Алексеевна на иностранных пресс-конференциях, вызывая умиление, пока это всем не приелось…

Помню, молодой Олег Ефремов, прощаясь, хотел поцеловать ей руку, — Екатерина Алексеевна только-только вступила на министерский пост.

— Что вы, товарищ Ефремов! Это ни к чему, ни к чему, — и отдернула руку, вспыхнув как маков цвет, и строго на него посмотрела. Мол, шуры-муры вы оставьте, карьеры через них не сделаете, и театру вашему они не помогут.

Это произошло, повторяю, в самом начале ее министерской жизни. Потом уже по Москве заходили слухи, что Фурцева-де благоволит к Олегу, что ею он только и держится. Неправда!

Так же как и «Никитские ворота», согласно сплетне (хочется верить, что это все-таки сплетня), если и были «воротами», то Никиты, а уж никак не Олега, хотя Фурцева и правда потом полюбила наш театр.

Право, чудная она была женщина. Всякая. Ну, и положение обязывало: какой-никакой, а министр, какой-никакой, а культуры. Бывало, соберет она всю эту культуру в большом зале и ну ее пропесочивать, ну пальчиком культуре грозить: «Такие вы, сякие, разэдакие! И не то вы пишете, и не то вы малюете, и не то вы играете, и не туда смотрите, куда вам положено. Я вот женщина, и то смыслю больше вашего. Товарищи дорогие, сограждане мои, ну что вам стоит дом построить, нарисуем, будем жить!» И так, бедняжка, переживает, выговаривая, что просто аж слезами вся заливается.

— Нет, нет, я не желаю сказать, что вся наша культура такая плохая. Есть и обратные примеры. Возьмем, товарищи, балет. Майя Плисецкая, народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии, недавно на гастролях в США танцевала «Умирающего лебедя» композитора Сен-Санса. И где, товарищи? В штате Техас, в Далласе — городе убийств! Вот представьте: Майя Михайловна в белой пачке на фоне черного бархата! Ведь это же живая мишень, товарищи!

Услыхав о такой беспримерной храбрости, вся культура, само собой, зааплодировала подвигу выдающейся балерины. Нашлись, правда, сволочи, которые в кулак прыснули, а один, фамилии его подлой не назову, чуть под стул не свалился. Его, гада, такой хохот обуял, что вроде истерики вышло. Он, свинья непонятливая, притворился, что у него то ли кашель, то ли приступ такой, и из зала того большого утек. Вся культура на него обернулась. А Екатерина-третья дальше держала речь, и все ей хлопали в ладоши.

Ну а если говорить серьезно, то с Екатериной Алексеевной Фурцевой нам здорово повезло. Сама она была как бы сошедшей с экрана героиней фильма «Светлый путь». Сначала — ткачиха на Трехгорке, она быстро сделала партийную карьеру и шла по ней с завидной скоростью, дослужившись до поста первого секретаря Московского горкома партии. Она сыграла важнейшую роль в предотвращении антихрущевского путча и спасла Никиту Сергеевича от очень больших неприятностей. Хрущев с ней сполна расплатился, введя в Политбюро; женщина — член Политбюро, кажется, это был единственный случай в истории Советского государства. Но спустя пару лет — предал ее. Фурцева тогда резала вены, Хрущев — то ли сознавая свою вину, то ли просто не любя женских истерик, определил ей место министра культуры. Для нее это было равносильно высылке Меншикова в Березов. А может быть, она чувствовала себя Штирлицем, засланным со спецзаданием в ставку Мюллера? Что-то вроде этого. Во всяком случае, она попала в совершенно незнакомый ей мир, от которого на каждом шагу ждала подлянки.

Что у нее было за душой? Марксистско-ленинская методология — этот набор из тридцати слов, как у Эллочки-людоедки? Но мало-помалу Екатерина Алексеевна стала понимать, что к чему. Разбиралась ли она в искусстве? Конечно, нет. Но она стала понимать, а вернее, чувствовать, что в искусстве существуют другие люди, которые живут по другим законам. Что не звания, не награды им нужны, а дело, ради которого они и появились на этой земле. Проведите эксперимент. Возьмите двух народных-перенародных, лауреатов и корифеев, и — если захотеть — всегда можно понять, кто из них талантлив, а кто — нет. И Фурцева своей женской природой постепенно начала это постигать.