В профессиональной же, повторяю, среде, где в глубине души все мы знаем что почем, где существует все же свой «гамбургский счет», Павла Луспекаева ставили очень и очень высоко. Я видел, как поворачивались и глядели ему вслед актеры, когда он входил в московский клуб ВТО, чтобы поужинать после работы. К его столику подходили известные, именитые коллеги, чтобы поговорить с ним и поприветствовать. Я видел, с каким уважением и любовью И. М. Раевский, Иннокентий Смоктуновский, Евгений Евстигнеев, Олег Ефремов и многие, многие другие беседовали с ним, расспрашивали о работе, слушали его всегда талантливые рассказы. А рассказам, воспоминаниям, подсмотренным историям, всегда сопровождавшимся актерским показом, искрометным юмором, остроумным комментарием, не было конца. Бывают люди талантливые во всех своих проявлениях. Таким был Павел Луспекаев.
Однажды мы сидели с ним в гостях у Олега Ефремова, и Луспекаев замечательно фонтанировал. Олег стал уговаривать Пашу переехать в Москву и поступить работать в «Современник».
— Олежка, замечательный ты человек! — сказал Луспекаев. — Ты же знаешь, как я люблю тебя и твоих ребят, но сейчас мне самое время сниматься. Вот и Георгий Александрович обратно в театр зовет. Я, говорит, для тебя специальные мизансцены придумаю, чтобы тебе не слишком много нужно было двигаться, но я отказываюсь.
Потом плутовски оглядел всех сидевших за столом и добавил:
— И потом, ты посмотри на меня, нет, ты посмотри на меня: ведь если такое выйдет на твою сцену, то весь твой «Современник» провалится!
Ефремов расхохотался и сказал:
— Ты прав, Паша. Не нужен тебе никакой театр, ты сам — театр!
И правда, Луспекаев был человек-театр.
— Мне с популярностью всегда не везло. Вот тебя узнают. А ведь скажи — пустячок, а приятно?
— Да брось ты, Паша, — начал оправдываться я, — чушь все это. Знаешь, как у Пастернака: «Быть знаменитым некрасиво… Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…»
Иногда я прорывался к нему со стихами. Надо сказать, что стихи он сам не читал, поэзию знал неважно, но по-настоящему хорошие стихи слушать любил, хотя слегка подтрунивал над актерами, помешанными на поэзии:
— Роли, роли надо играть! А вы все — Юрские, Козаковы и прочие Рецептеры — чудите.
А иногда сам просил прочесть к случаю и настроению то или иное стихотворение.
— Нет, нет, Мишка, что там твой Пастернак ни говори, а быть знаменитым приятно… Приятно, приятно, и не спорь. Ты вот еще не видел «Белое солнце пустыни», погоди, выйдет на экраны, тогда посмотрим!
Я действительно не видел еще картины, но слышал, что и весь фильм, и особенно работа Луспекаева замечательны.
— Выйдет, Паша, конечно, выйдет. Но ты и без этой картины Луспекаев.
Он засмеялся и сказал:
— Вот однажды я действительно прославился, можно сказать, на весь Ленинград. Еще в Киеве снялся в противопожарной короткометражке «Это должен помнить каждый!». Ну, сам понимаешь, деньги нужны, вот и снялся. И забыл про нее. И как раз в это время я переехал в Ленинград к Товстоногову и начал репетировать в «Варварах». Волновался страшно. Они уже все мастера, а я для них темная лошадка. Понятно, что надо было в первую очередь «пройти» у товарищей по театру. А тут, как на грех, на экраны вышел какой-то западный боевик, который все бегали смотреть. А вместо киножурнала — мой противопожарный опус. Я сам после пожара, возникшего из-за сигареты, прямо в камеру пальцем тычу и говорю: «Это должен помнить каждый!» Вот тут ко мне популярность и пришла. Наутро перед каждой репетицией юмор: «Помним, Паша, помним. Дай, кстати, закурить…» Нет, нет, невезучий я. Уже и в «Варварах» сыграл, признание театральной публики пришло, рецензии вышли, а вот фамилия меня подвела. Трудная у меня фамилия. Спектаклю «Варвары» рекламу по радио давали: «Завтра, такого-то числа, в Большом Драматическом театре имени Горького спектакль „Варвары“, постановка народного артиста СССР Товстоногова, в ролях…» — и дальше со званиями все популярные артисты. А у меня еще звания не было, и меня не объявляли, хотя я главную роль играл. Товстоногову об этом сказали. Он позвонил на радио, просил меня не забывать. Наутро с женой слушаем: «Сегодня в БДТ имени Горького пьеса „Варвары“», — ну и так далее, народные, заслуженные, наконец — «в центральной роли артист Луспекарев…»
В рассказах Луспекаева не было ни тени обиды, уязвленного актерского самолюбия или кокетства. Он относился к популярности как ребенок и рассказывал об этом смешно, понимая, что главное в судьбе художника — «привлечь к себе любовь пространства, услышать будущего зов…».