Рисунки на песке

«Протокол одного заседания» — спектакль, поставленный Ефремовым во МХАТе. Эта пьеса переделана Александром Гельманом из его же собственного киносценария, только фильм назывался «Премия», дабы не отпугнуть кинозрителя ненавистным словом «заседание».

В зале хохочут и аплодируют: никакой это не Роберт Рождественский, а таганский актер Леня Филатов. А он уже подражает теперь не голосу заики Рождественского, а расчетливой истерии Евтушенко:

На святых подмостках вашей сцены
Даже по ночам светло, как днем,
Это ваши жар-ркие мар-ртены
Полыхают творческим огнем! —

читает Филатов, один из таганских «бандитов», пришедший с делегацией от театра поздравить юбиляра. Возглавляет «банду» сам Юрий Петрович Любимов. Ему десять дней назад стукнуло шестьдесят. Стоит молодой, ничуть не старше своих ребят, глаза смеются — хулиган, да и только!

— Олег! Мои тут тебе что-то сочинили… — и «мои», то есть «его», выдают:

Не случайно западные страны,
Не скрывая зависти, твердят,
Что из ста процентов нашей стали
Половину выплавляет МХАТ!

Хохот, аплодисменты. («Сталевары», поставленные Ефремовым два года назад, как раз принесли ему Государственную премию.)

Раз уж вы взялись ковать и плавить,
Вас не остановишь, в добрый путь!
Кто теперь посмеет вас заставить
Взять да и поставить что-нибудь?..

В каменной нескладной громаде, и снаружи, и изнутри напоминающей многоярусные постройки грузинских крепостей, где годами скрывались от набегов князья и монахи, сегодня полно народу. Но хохот единодушный. В чем дело? Как понять происходящее?..

Больше чугуна, железа, стали!
Вам теперь наветы не страшны…
Вы благодаря Олегу стали
Лучшим предприятием страны!

Выходит Володя Высоцкий. Легендарный Высоцкий. В руках гитара. Он начинает петь только вчера сочиненный — наспех, по случаю — текст. Иногда даже оговаривается, хотя поет по бумажке, а весь зал слушает чутко:

Мы из породы битых, но живучих.
Мы помним все, нам память дорога.
Я говорю, как мхатовский лазутчик,
Заброшенный в Таганку, в тыл врага.

Теперь в обнимку, как боксеры в клинче,

И я, когда-то мхатовский студент,
Олегу Николаевичу нынче
Докладываю данные развед:

Что на Таганке той толпа нахальная,

У кассы давятся: Гоморр-Содом!
Цыганки с картами, дорога дальняя,
И снова строится казенный дом.

При всех делах таганцы с вами схожи,

Хотя, наверно, разницу найдешь:
Спектаклям МХАТа рукоплещут ложи,
А те без ложной скромности, без лож.

Семь лет назад ты въехал в двери МХАТа,

Влетел на белом княжеском коне.
Ты сталь варил, теперь все ждут проката
И изнутри, конечно, и извне.

На мхатовскую мельницу налили

Расплав горячий, это удалось.
Чуть было чайке крылья не спалили,
Но, слава богу, славой обошлось.

Идут во МХАТ актеры, и едва ли

Затем, что больше платят за труды,
Но дай бог счастья тем, что на бульваре,
Где чище стали Чистые пруды.

Тоскуй, Олег, в минуты дорогие

По вечно и доподлинно живым,
Мы из породы битых, но живучих.
Мы помним все, нам память дорога.

Если слово «овация» имеет в наше время какой-нибудь смысл, то уж здесь-то оно должно быть употреблено. Нет, это было не просто смешно. Спетое — итог целого периода жизни не только Ефремова, не только МХАТа, хотя и его тоже, но и «Современника», и «Таганки», и самого Высоцкого, и всего нашего поколения. Результат пока еще периода, но не жизни. И не одинаковый, не однозначный, разный для всех, когда-то единых, — а может, так казалось? — теперь разбежавшихся по непохожим дорогам, расползшихся по тропинкам, которые неизвестно куда приведут…