Рисунки на песке

День седьмой. Прибыли в Белоречье. Оно мне показалось приятней других сел, которые я видел прежде. И тут сюрприз. Я уже начал привыкать к детям, но к детям, а не к дошкольникам. Средний возраст моей аудитории был шесть лет. Такого случая у меня еще не было в жизни, сколько я ни странствовал по белому свету. И держаться на сцене надо было по крайней мере час! Среди публики были трех- и четырехлетние карапузы, и довольно много! Что делать? Даже фильмами тут не отделаешься. Показывать им фрагменты из «Королевской рати», читать Чехова, а может, Пастернака или Тарковского? Выручил меня — хоть отчасти — Александр Сергеевич Пушкин. «Сказка о золотом петушке», — объявил я и начал как можно медленнее: «Негде, в тридевятом царстве…» На строчке «бродят кони их средь луга по протоптанной траве» один заснувший карапуз соскользнул со стула и с грохотом упал на пол. Как я говорил с ними — один Бог ведает. Только что не присюсюкивал… Смешно сказать, я говорил, а мне все время вспоминался то мой концерт в Политехническом, то в музее Пушкина, то в Ленинграде — в ленинградском Дворце работников искусств… Куда меня занесло? Что я? Где я? Поистине, пути Господни неисповедимы.

День двенадцатый. Слева от меня из воды высовывались остроконечные капюшоны, три брата — три монаха. Прилетела чайка. Получился рисунок, как на моей тетради на обложке. На рейде стояли два траулера. Вот это все, думал я, видели глаза Антона Павловича, разве что корабли были другие.

Мы говорим: я люблю этого писателя, а того не люблю, а это — плохой писатель. Читая книгу, следует постараться понять в первую очередь человека, который ее написал, взглянуть на мир его глазами. Если его взгляд на мир совпадает с твоим — его любишь, он может не совпасть, но быть интересен. Его можно полюбить и за это. Но главное — понять его. Это происходит далеко не всегда, поэтому так опасно утверждать: этот плохой писатель, а этот — хороший. Лучше — мне нравится или мне не нравится. Вот такая и тому подобная ерунда лезла в голову у Татарского пролива. Подошла Светлана Леонидовна, принесла показать свои трофеи, дары моря.

— А эту капусту, между прочим, приготавливают и едят. В ней много йода. Да-да, чего улыбаетесь? Теперь и наши научились ее готовить. Корейцы, например, ее любят.

Я подошел к холодной воде, к самой кромке, зачерпнул горсть и умыл лицо. Вода была соленая. Посидели. Стало грустно до слез. «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря» — вспомнились строчки Бродского. Это смотря в какой провинции, у какого моря. У Средиземного — возможно, а вот здесь?

Скорее для себя самого я начал читать Бродского. Прочел «Письма римскому другу». Она слушала.

— Это кто написал? — спросила Светлана.

Я рассказал ей про Бродского, потом читал еще. Мельком взглянул на нее — она мучительно морщила лоб, стараясь понять. Когда я прочел стихотворение Бродского «Набросок»: «Холуй трясется, раб хохочет», — она сказала:

— Ой, как он! — и осуждающе покачала головой.

— А Пушкин еще почище.

И я прочел ей: «Свободы сеятель пустынный. Я вышел рано, до звезды… Паситесь, мирные народы…».

Она спросила:

— А это стихотворение не вошло в Собрание сочинений?

— Вошло, — ответил я.

— Михаил Михайлович, вы всегда такой или только на Сахалине?

— Пожалуй, всегда.

— Как вам трудно живется на свете, должно быть, — заметила Светлана.

— Почему же, я ведь вижу радость там, где ее не видят другие.

Зашел разговор о природе и о Боге.

— Ну что вы такое говорите, никакого Бога нет! — возмутилась она.

— А кто создал все это, всю эту прелесть, это море, эти скалы, звезды, человека? — я почти процитировал из мольеровского «Дон-Жуана».

— Но не Бог же!

— А кто?

— Природа.

— Ну а природу?

Разговор зашел в тупик.

— Ваша жена понимает вас? — спросила она.

— Да. Вполне.

— А другие люди понимают?

— Друзья понимают.

— А у вас их много?

— Друзей много не бывает.

— Значит, вы живете узким кругом своих интересов, — с облегчением обобщила она.

Я не стал с ней спорить.

Встреча с Эфросом

В начале судьба свела меня с Анатолием Васильевичем Эфросом и его искусством как зрителя. Его знаменитый спектакль «В добрый час!» но пьесе Виктора Розова в Центральном Детском театре поразил тогда своей свежестью, узнаваемостью людей и ситуаций, выхваченных из жизни. Студентами мы бегали смотреть эту и другие постановки Эфроса в Центральном Детском по многу раз. Здесь в совместной работе впервые и надолго объединились драматург В. Розов, режиссер А. Эфрос, актер О. Ефремов. Казалось, они нашли ключ к воплощению живых людей. Для середины 50-х это была большая редкость. С тех пор я внимательно следил за всем, что делает этот режиссер, стараясь не пропустить ни одной его новой работы.