Рисунки на песке

Вопрос, как объяснил мне Сергей Иванович, был задан неспроста. По грузинскому обычаю, окончательное прощение за нанесенную обиду обиженная сторона должна подтвердить, пригласив обидчика к себе в дом. И когда хлеб будет преломлен и бывшие враги выпьют друг с другом в доме обиженного, произойдет полное отпущение грехов. Обиженным был Кавтарадзе, и исполнить старый обычай надлежало ему.

— Ну, так как, Сережа? — повторил Сталин.

— Что ты, Иосиф, конечно, конечно, — растерялся Кавтарадзе. — Но ведь я живу в коммуналке и как смогу принять там дорогого гостя? Да и чем я сейчас тебя приму?..

— Так ты не зовешь меня, Сережа, — с грустью отметил Сталин. — Ну, как знаешь…

— Нет, ты меня неправильно понял, Иосиф! Я счастлив тебя позвать, счастлив! Но ты же понимаешь, я живу в коммуналке…

Увидев в глазах Сталина искорки, не предвещавшие, как он знал, ничего хорошего, Сергей Иванович все-таки решился:

— Я прошу тебя быть моим гостем, когда ты захочешь!

— Сейчас, — сказал Сталин.

Дом, где жил Сергей Иванович, находился в двух шагах от Кремля, так что доехали быстро. Большой двор на улице Горького жил своей затрапезной утренней жизнью. Завозились продукты в гастроном, грузчики перетаскивали ящики в ресторан «Арагви». Увидеть в пятом часу утра Сталина, мирно прохаживающегося в сопровождении свиты по двору на улице Горького, — должно было показаться коллективным сном. Один из грузчиков, несущий на голове ящик с сосисками, увидев вождя, замер и вытянул руки по швам, а ящик продолжал каким-то факирским чудом держаться у него на голове.

Было в те времена такое художественное полотно: «Московский рассвет». На мосту или, уж не помню, может, на набережной двое в длиннополых буденновских шинелях — Сталин и первый маршал Ворошилов. Сюжет — Сталин, Кавтарадзе и грузчик с сосисками на голове — вполне был достоин кисти Айвазовского, как сказал бы чеховский Вафля. И уж тем более — кисти Бродского или Александра Герасимова. Полусонный лифтер Сережа, тезка Сергея Ивановича, отперев дверь парадного и не обратив на вошедших никакого внимания, начал брюзжать по общей привычке всех лифтеров:

— Ходют тут с утра пораньше, не спится им…

— Сережа, опомнись! Не узнаешь разве?

Приглядевшись и заодно ополоумев, лифтер лихо отдал честь, вскинув ладонь к несуществующей фуражке:

— Так точно, узнал! Здравия желаю, Великий Вождь товарищ Сталин!

Позвонили. Софья Абрамовна сама открыть не успела, так как с трудом наконец уснула под утро, приняв снотворное. В квартире жили еще студент и чокнутая соседка, которая смертельно боялась краж и потому держала при себе овчарку.

— Кто там?!

— Откройте, Нина Ивановна, свои.

Нина Ивановна в ночном халате осторожно открыла дверь, держа собаку на поводке. Тупо посмотрела, не здороваясь, секунду-другую и, ни слова не сказав, ушла в свою комнату, таща за собой овчарку.

На следующий день она рассказывала соседям во дворе:

— Этот грузин Кавтарадзе совсем с ума сошел: приходит ночью пьяный, а перед собой держит портрет Сталина…

Впрочем, наутро во дворе уже все знали про ночной визит. Двор был оцеплен, детей даже не пустили в школу, чему они, как все нормальные дети, были несказанно рады. Об этом много лет спустя мне рассказала моя приятельница Зина Попова, жившая со своей мамой Марией Поповой, пулеметчицей легендарного Чапаева, в том же доме.

Кавтарадзе разбудил жену:

— Софочка, вставай! К нам гость пришел!

— Сережа, ты пьян… Голубчик мой! Где ты был?

— Софочка, я не пьян, то есть я выпил, но это не важно. Вставай, к нам Коба пришел!

Сели за стол втроем. Полковник, сопровождавший Сталина, торчал в коридоре. Сергей Иванович попробовал было уговорить его примкнуть к трапезе, он упорно отказывался, а на повторное приглашение отрезал:

— Товарищ Кавтарадзе! Я свое место знаю!

Софье Абрамовне недолго пришлось извиняться за скудость стола. Через полчаса, а может, и раньше, охрана притащила горячие шашлыки, лобио, сациви и прочую снедь, очевидно, из «Арагви», — хотя один Бог знает, кто и когда смог ее приготовить в пять утра.

Как водится, хозяин, исполнявший у себя в доме обязанности тамады, произнес первый тост за гостя. Выпили. Поцеловались. Преломили хлеб. Потом — за хозяйку. Сталин, приняв «аллаверды», сказал о женах, которые умеют делить с мужьями их нелегкую жизнь и быть верными при всех обстоятельствах. Потом обнял Софью Абрамовну за плечи и тяжело вздохнул:

— Намучилась, бедненькая.

Выпили еще. Опять за Сталина, за Грузию, за молодость. Вспоминали. Пили. Смеялись. Снова пили. Снова грустили о молодости. И опять пили. Проснулась Майка, и ее усадили за стол, выпили и за нее тоже. Сталин поцеловал девочку, усадил на колени:

— Так это ты и есть пионерка Майя Кавтарадзе?

Стало понятно, что письма девочки до Сталина дошли…

Через день семья Кавтарадзе переехала в стометровую квартиру в новом доме на Фрунзенской набережной. Вскоре Сергея Ивановича назначили заместителем министра иностранных дел. Министром тогда был В. М. Молотов.

После войны, прогуливаясь с Сергеем Ивановичем по саду и подрезая ножницами куст, Сталин вдруг резко обернулся и зло бросил: