Рисунок с уменьшением на тридцать лет

Она и стоит под душем плавательного бассейна – до плавания и после него. Стоит и долго, не спеша, моется. При этом все время поет. Репертуар обширен. Романсы, арии из опер и оперетт, так называемые «песни советских композиторов», народные песни и просто мелодии без слов. Поет громко, голос вполне певческий, слух отменный. Одна мелодия сменяет другую, перерыв между ними лишь несколько секунд. Для доброжелательного, при этом музыкального уха ее пение – бальзам на душу: плохо ли – бесплатный концерт не самого худого свойства. Хочется мылиться и мы литься, чтобы продлить удовольствие. Но, как ни странно, не всем эти концерты по сердцу.

«Надоело», – как-то в начале мая сказала голая немолодая дама и поджала губы, складывая после помывки традиционные мыльницу и мочалку в полиэтиленовый пакет с надписью «С Новым Годом!» На улице свирепствовала холодная весна, но даже старые пни ей радовались и втайне мечтали стать березками, однако даме надоело назойливое пение, она считала певунью «чайником», а потому, не разжимая губ, вышла из душа в раздевалку, где немного отогрелась душой, обсудив с соседкой по шкафчику проблему цен на продовольственные и промышленные товары и поругав дорогую голландскую картошку. Не забыла посетовать на нынешнюю жизнь и вспомнить, какая была дешевая колбаса и какие душевные люди жили в коммуналках.

Через несколько минут блаженная певунья тоже кончила мыться и вышла из душа в раздевал ку, блистательно исполняя «как ярко светит после бури солнце». Когда она ясным, чистым голосом взвилась «я знаю, солнце милей еще», ее оппонент ка, уже натянувшая на внушительные бедра рейтузы, обратилась все к той же товарке – одевавшейся рядом худенькой пожилой женщине – и гром ко, возмущенно, стальным голосом изрекла: «Надо же так не считаться с людьми! Кому охота ее слушать?» На что худенькая дама согласно покачала головой.

Пение оборвалось на словах «ты дорогая, солнышко мое». Певунья, приподняв вверх овал лица и глядя из-под век в ту сторону, откуда прозвучало неодобрение, разразилась монологом. Монологи были вторым, не лучшим проявлением «нестандартного» существа. Монологи являлись причиной того, что даже почитатели «концертов» боялись встретиться с певуньей взглядами, ибо такая встреча была чревата долгой взволнованной речью. Говорила она длинно, возбужденно, изобилуя повторами и назиданиями в адрес всего человечества, при этом тому, кто случайно стал узником момента, оставалось все время кивать головой в знак согласия со сказанным. И сказанное действительно всегда бывало совершенно справедливым – как говорится, придраться не к чему, но попавшему в сеть такого монолога выбраться из нее было довольно сложно, если пленник являл собой человека деликатного, а потому не мог просто повернуться и удалиться прочь.

На прозвучавший на всю раздевалку окрик по следовала реакция. «Ну и что, что я пою? Лучше ругаться? Или без толку языком молоть? Я всегда пою. У меня мама всегда пела. Я, когда болею или голова болит, запою и – все проходит, забываю про болезнь. Я и дочке своей всегда говорю: «Не ругайся, не расстраивайся, лучше пой». Люди бывают не очень хорошие. А у меня мама была золотая. Дожила до девяноста лет. И всегда пела. Какой у мамы голос был! Она такая была – все для людей. Теперь таких людей нет. У нас отец на войне погиб, мать с нами тремя маленькими в деревне осталась. Все работали, никогда без дела не сидели. Мама до девяноста лет работала. И всегда пела. Никогда ни про кого слова худого не сказала».

Одевавшиеся и раздевавшиеся женщины – те, которые уже наплавались, и те, которым это удовольствие еще предстояло, – переглядывались, посмеивались над юродивой, где-то подсознательно испытывая удовлетворение от своей нормальности, благодаря Всевышнего, что не отнял у них разум, не превратил в кликуш, не лишил конкретной, ясной мысли. Земля, конечно, немного разверзлась под ногами, но надо выживать. И они выживают, ходят в бассейн один или даже два раза в неделю. Бассейн пока – то незыблемое, что еще осталось в жизни. Дорого, правда, пенсия маленькая. Но лучше недоесть, чем недоплавать…

А певунья, сорванная грубым окриком с итальянской канцоны, уже не могла и не хотела остановиться, все более распалялась и возбуждалась. «Что творится-то! Человек убивает человека. Какое право имеет человек отнимать жизнь у другого человека? Бог дал – Бог взял. А что творится? Убивают, грабят. Что бы не жить мирно? Чечня, Ирак Молодых парней убивают. А какие люди злые ста ли! Мне мамочка всегда говорила: «Никогда не злись, лучше пой». Мама всегда пела. И голос у нее был такой красивый».

Наконец, все заканчивают одеванье. И та, кото рая уже не пела, а говорила, и те, которым она на доела хуже горькой редьки.