Рисунок с уменьшением на тридцать лет

С годами память почему-то стала почти маниакально возвращаться к утонувшему в прошлом рассказу Ольги Петровны о ее первой встрече с хмурой женщиной в сером (она же и последняя?), соединяя его с кое-какими, полученными в последующие годы сведениями, но не будучи в состоянии выкопать из недр подробности.

Чтобы костяк рассказа обрел плоть, мне необходимо добавить энное количество связующих, домысленных деталей – без этого не обойтись…

…Было это…Да, конечно, до войны…

Под вечер Ольга Петровна выходит из дома. В магазин. И просто пройтись. Хочется проветриться. Маленький сынок подброшен сестре. Осень, уже смеркается. Прохладно. Глубокая арка, через которую надо выйти к бульвару и повернуть налево. Впрочем, направо тоже есть гастроном. Но налево прогулка приятней.

В арке двое. И больше в этот момент никого, хотя двор кишит людьми. Немолодая незнакомая женщина в чем-то сером – необычном, нездешнем, это бросается в глаза. Высокий юноша, тоже незнакомый, в кепке, у него тоже странный вид. Чувствуется, что они препираются. Спорят. Но что самое удивительное – спорят на французском языке!

(Не потому ли мне запомнился этот рассказ – сроду тогда не слышала, чтобы кто-нибудь в округе разговаривал, тем более ругался, по-французски!)

Ольга Петровна немного знает французский, но почти ничего не понимает – двое говорят бегло и на повышенных тонах. Ясно только, что она его куда-то зовет, настаивает, а он отвечает, что никогда – jamais – туда (куда?) не пойдет.

Увидев Ольгу Петровну, спорящие приглушают голоса, и тут же рука женщины, держащая за руку юношу, отпускает ее, молодой человек стремительно выбегает на улицу и исчезает за поворотом.

Женщина в сером остается стоять, как вкопанная, опустив глаза. Ольга Петровна проходит аркой и уже собирается повернуть налево. Но слышит за спиной: «Извините, не скажете, где здесь ближайший гастроном?» – голос глухой, без красок. «Я как раз туда иду». «Спасибо, мы только вчера переехали, я тут пока ничего не знаю»…

Вот и все, что могу связно изложить. Все прочие приметы – керосинка, папироса, стопки книг и веревка для белья – быть может, предъявленные когда-то в другом рассказе «продукты» еще одной встречи. Или двух. Этого уже не установить… Не придумала же я их… Во всяком случае, не осталось ощущения, что знакомство продолжалось… И что случайные прохожие с хорошим французским произношением жили в доме на бульваре и после войны… Но это уже полностью на совести интуиции…

…С тех пор прошел не один десяток лет. В той квартире, где Ольга Петровна переодевалась сначала при входе, а потом перед выходом на улицу, давно и без соседей живут другие люди. Почти все участники шумных послевоенных «пиров» переселились в мир иной. Давно и как-то незаметно растаял в тумане образ милой, немного смешной Ольги Петровны. Но большой шестиэтажный дом с длинными, заворачивающимися балконами стоит. Бульвары по-прежнему меняют облик, а зимы-весны, утратив былую наполненность прелестью и смыслом, чередуются довольно быстро (по-видимому, не упомянуть об этом невозможно).

Все на свете изменилось, и путаница времен и событий обременяет головы тех, кто уже не молод. Хочется плюнуть на все и просто пройтись по весеннему бульвару, порой принимая встречных за живших тут когда-то предписанной им жизнью, но в тот же момент понимая, что они, если и живы, уже вряд ли узнаваемы. Опять же путаница…