Ритка

— Вас мы тоже приглашаем на чашку чая, — сказала Майя, нарядная, в черном платье с белой норкой. — Специально торт испекли. Черемуховый. В кою пору нам еще придется с живой артисткой встречаться?

Поискала глазами директора. Алексей Иванович держался в стороне, явно давая понять, что к этой просьбе он никакого отношения не имеет, а сам — было же видно! — весь превратился в слух. Рассмеялась:

— Так и быть, остаюсь! Если черемуховый торт!.. Тем более, что у меня сегодня выходной.

И тут подошла та, тоненькая, как свечечка. Лицо разгорелось от волнения, голос упал до шепота.

— Простите, Дина Владимировна, можно мне с вами поговорить? Мне очень нужно. Я недолго, не задержу вас… Недолго я, Майя Борисовна! Ну, разрешите мне, пожалуйста!

— Хорошо, Грачева. Так и быть, проводи Дину Владимировну до учительской. По дороге и поговорите.

Оказывается, учительская у них была совсем в другом здании. Хорошо, что она догадалась снять свое концертное платье и набросить на костюм пальто. Девочка тоже надела пальто, шапочку. Сказала, что зовут ее Ритой, она заканчивает девятый класс.

Окна стали уже непроницаемо-черными, но, оказывается, стемнело еще не совсем, вечер выдался пронзительно-ясный, такие нередко еще случаются в апреле, когда днем тяготит пальто, а закатится солнце — не жарко и в шубе. Над черной изломанной линией сопок догорала зеленая прозрачная заря, а на высоком бесцветном куполе неба уже роились звезды.

Показала спутнице на зарю и сопки.

— Красиво, верно? Какие чистые краски! Нигде, наверное, такого больше не увидишь?

Девочка отозвалась задумчиво:

— Я бы хотела объехать весь мир, посмотреть. А жить все равно вернулась бы сюда к нам, в Сибирь.

Не успела сказать ей: «А наши мысли совпали». Она заговорила торопливо, видимо, опасаясь, что им не дадут спокойно поговорить:

— Дина Владимировна, а вы когда-нибудь разочаровывались в людях?.. В одном… самом-самом близком человеке?

Она стояла, захватив воротник незастегнутого пальто у горла, глаза смотрели в упор, ожидающе и напряженно. Увидела вдруг себя ее глазами: нарядная, благополучная, счастливая…

…Ритка совсем не собиралась подходить к артистке и тем более затевать разговор. Хотя в общем-то этот вечер взбудоражил их всех. Может, так сказалось поведение учителей? И завуч, и, особенно, Майя — все что-то обдумывали, обсуждали, собирались раньше времени, нарядные. Даже директор… Они это сразу почувствовали. Фамилия певицы, которую крупными зелеными буквами вывела на ватмане Маня-маленькая, никому ничего не объясняла. Ну, приедет, будет петь. У них уже бывали артисты. И не раз. А может, их так настроили стихи? Знакомые строфы звучали по-новому, пробуждая в сердце светлую строгую печаль.

А потом появилась она, Дина Владимировна. Девчонки зашептались: красивая!.. Заслышав этот шепот, оглядела певицу. Красивая, верно. И платье. Цветы у выреза. Привлек голос артистки, теплый, грудной, в нем таилась, звучала затаенная грусть, будто то, о чем говорилось в романсах, приключилось с нею самой. И все это осталось в далеком прошлом. А теперь, она вспоминает и тоскует. «Не искушай меня без нужды», «Не пробуждай воспоминаний…».

Так чисто и красиво могут любить только большие и красивые люди. И она, эта певица. Уж у нее-то, наверное, была и есть сейчас большая и красивая любовь… Но почему столько печали в ее голосе? Так надо, артистка просто играет?

— Я поняла тебя, Рита, — сказала она. — Да, разочаровывалась. Горько и на всю жизнь. Об этом не знает еще ни одна душа. А тебе я расскажу.

Направились к школе, то и дело останавливаясь лицом к сопкам. Их четкие очертания тускнели на глазах, стираясь, заря погасла.

Сказала девочке:

— Вот она, Рита, мечтает посмотреть свет, объездить все страны, а она, Дина Владимировна, школьницей любила бродить под дождем. Во время дождя знакомые, давно примелькавшиеся улицы приобретают новый облик, словно попадаешь в другой город, в котором ты еще никогда не бывал. Эти прогулки и заменяли маленькой Дине путешествия. Во время дождя улицы пустынны и оттого кажутся просторнее, воздух такой свежий и чистый, что им хочется дышать и дышать.

Эта любовь к дождю осталась у нее на всю жизнь. А муж, Аркадий, дождя не любил. Во-первых, грязно, говорил он, брюки заляпаешь, а во-вторых, что за блажь? Гораздо уютнее посидеть с друзьями в кафе или, на худой конец, дома. Поговорить, поспорить.

Друзей она любила тоже, никогда не упускала возможности повидаться, поговорить, не поспорить, нет, спорить она не любила, обменяться мнением о просмотренном спектакле, о новой кинокартине, книге. Просто побыть вместе, наконец.

Но уже и тогда, в начале своего артистического пути, она поняла: художнику нужно быть ближе к природе. Городская суета и спешка, сумятица впечатлений мешают той внутренней работе артиста, которая способствует созреванию образа, мысли.