— Да, войдите!
Он думал: кто-нибудь из воспитателей. Мастера обычно стучат напористо, громко. Это была Грачева. Видимо, от нее не укрылось его удивление, замешкалась у двери, но тут же прошла к столу.
— Алексей Иванович… Алексей Иванович, вы накажете их? Ну. Богуславскую и Дворникову? Девчонки говорят… ну, ходят слухи… будто их в колонию.
Почувствовал, что кровь бросилась в лицо.
Кто это говорит? Надо же выдумать такое!
Форменный костюм был широк Грачевой в плечах, мешковат, портил тоненькую хрупкую фигуру. А лицо посвежело, округлилось даже, на щеках пробился робкий румянец. И никаких синяков под глазами. Только озабочена, расстроена. Это выражение на ее лице и расположило к откровенности.
— Наказать их мы, конечно, должны. Такие поступки оставлять без последствий нельзя. Ты сама понимаешь.
Грачева кивнула.
— Но как наказать? Вот в чем вопрос. Мать Богуславской ходит по разным инстанциям, добивается, чтобы забрать ее у нас. Согласна даже на исключение. Но мы-то как раз этого-то и не хотим. Не должны мы так поступать. Если иметь в виду ответственность за человека.
Свежие, словно слегка опаленные жаром губы Грачевой дрогнули:
— Избалуется она совсем. Мать, наверное, потакает ей…
Подхватил ее мысль, оживляясь оттого, что Грачева поняла его, согласна с ним. Ведь до сих пор всегда будто на разных языках говорили.
— Да, избалуется, испортится. И мы должны всячески этому воспрепятствовать. Тем более, что учиться ей осталось совсем немного, каких-то три месяца. От нас Богуславская попадет в другой коллектив. Нравится это ей или не нравится. А коллектив не даст ей разболтаться. Вот почему мы тянем. Да и тебя ждем. Когда ты окрепнешь.
— Меня?… — глухо уронила Грачева. — А меня-то зачем?
Она, видимо, разволновалась, принялась застегивать и расстегивать пуговицу у ворота.
— Ну, а как же? Нам же надо знать, как ты относишься к Богуславской, к ее поступку. Богуславская и Дворникова…
Когда он упомянул фамилию Альмы, Грачева резко вскинула голову. Почувствовал в ее взгляде напряжение.
— Дворникова, — голос зазвучал хрипло, Грачева прокашлялась, — не надо Дворникову. Галка — неплохой человек. Она… грубоватая, конечно. Только она… Поддалась Богуславской. И потом…
Он ничего не знал об этом письме, полученном Альмой от матери еще осенью. И, как он выяснил позже, никто не знал об этом письме. Даже Любовь Лаврентьевна, которой девчонки, случалось, поверяли свои секреты. Слушал неровный, перепадающий до шепота девичий голос и старался не смотреть на Грачеву. Такие вещи о своих подопечных им положено бы знать.
— Галя, — все так же непривычно назвала Дворникову Грачева, — мечтает получить весной разряд. К бабушке она не хочет. Выйдет замуж…
— Вот-вот, замуж! — вставил он некстати. — Все вы только об этом и думаете.
Грачева опустила голову, но голос прозвучал твердо:
— И не все вовсе… И потом, у Гали совсем другое…
Видимо, ее оскорбили его слова. Маленький яркий рот надменно сжался, обозначилась четкая линия подбородка, успел еще подумать: «Красивая будет девушка!» Грачева поднялась.
— Извините меня. Я думала… я хотела… Ну, раз нельзя… Только не говорите Гале, что я рассказала. Я очень прощу.
Поднялся проводить ее до порога, кивнул успокаивающе:
— Понимаю. Ты не беспокойся… Видишь ли, наши девочки почему-то забывают, что за каждый свой поступок человек должен отвечать… Мы подумаем, разберемся. А пришла ты очень кстати, спасибо, что пришла, поделилась.
Прежде чем отправиться в учительскую, посидел один. Грачева всегда избегала его, сторонилась. И вот пришла. Ей очень хочется помочь Дворниковой. А ведь в свое время ей от Альмы досталось.
Галя… Как непривычно звучит по отношению к Дворниковой это имя! Все привыкли: Альма да Альма!
Бросил взгляд на часы и заторопился в учительскую. Его рассказ произвел впечатление. Всегда ироничная, лишенная какой-либо сентиментальности, Маргарита вглядывалась каждому в лицо.
— Как могла мать, женщина написать такое? Объясните мне. Теперь я понимаю, почему Дворникова так поддалась Элеоноре. Тогда-то они и подружились. А Грачева, смотрите, не припомнила зла.
Разговор о Грачевой зашел весьма кстати. Признался, что Грачева была настроена к нему не очень доброжелательно. А сегодня и обиды свои забыла.
— И все же, как быть с Дворниковой? — напомнила Серафима. — Вызвать ее мать?
— Вряд ли мы ее одним разговором перевоспитаем, — высказала сомнение Майя. — Если она такая кукушка. Вообще, по-моему, надо начать все же с Богуславской. Как и было решено. Конечно, Дворниковой и Лукашевич тоже надо было думать, на что идут.
— А если конкретно? — как всегда, уточнила завуч. — Как мы с ними поступим? Не пора ли от разговоров перейти к делу? На носу окончание учебного года. Будет не до этого, Богуславская, видимо, уже решила, что ей все сошло с рук.