Ритка

— Нет, не решила, — скромно вставила в разговор свое мнение Любовь Лаврентьевна. Она только что вошла, разрумянившаяся от быстрой ходьбы. — Богуславская мечется, злится. Отвернулись от нее девчонки. Лукашевич она сама, было, оттолкнула, а Татьяне что? Птичка певчая, она и без Элеоноры так же хорошо обходится. А Дворникова, видать, уже только о выпуске и думает. Мастера и раньше ее хвалили, а теперь и вовсе… Мечтает на разряд повыше сдать. Не до Богуславской.

— Ее зовут Галей, — невольно поправил он, — Дворникову.

— Галя, да, — кивнула Любовь Лаврентьевна. — Вот и выходит, осталась Элеонора одна. Очень ей хотелось почему-то Грачеву себе заполучить. Уж не знаю, почему. Да не вышло. А теперь она и вовсе бы не прочь. Чтобы доказать всем. Знаете ведь, какая она самолюбивая? Только не тот орешек Грачева, не раскусить Богуславской его. Не по зубам.

Выслушал женщин и только тогда высказал свои соображения:

— Я думаю, надо собрать девочек: пусть решают сами. Как поступить с Богуславской.

— Вы считаете, они доросли до этого? — в раздумье посмотрела ему в лицо завуч. — Они такое могут наговорить…

— Вот пусть Богуславская и послушает, — в теплом, всегда спокойном голосе Майи прозвучали незнакомые суровые нотки. — В конце концов у нас здесь не детский сад. Самим надо за все отвечать.

Дату собрания наметить не успели. Копнина вдруг вызвали к Решетникову. Когда сообщили об этом, подумал: «Так уж человек устроен, что думает о другом хуже, чем он есть. Значит, Решетников все же не забыл о его просьбе?»

Однако Решетников вызвал его, оказывается, совсем по другому поводу. Чтобы дать нагоняй за… Богуславскую и Грачеву.

Вспомнился только что случившийся разговор в учительской: «Недаром говорят: вода к воде, а беда к беде».

— Чего там у тебя стряслось? — загремел Решетников, едва увидев его на пороге. — Зарезали человека?.. Разговоры, понимаешь, всякие по городу идут, а он… Был ведь и ни слова! Этак они у тебя все друг друга перережут!

— Вроде бы делаем все возможное…

— Значит, не делаете, если случается такое, — авторитетно перебил Решетников. Его низкий голос звучал внушительно. — Схлопотал ты себе, милый друг, выговор. Сам понимаешь, меры-то какие-то принять мы должны. А ну, до Москвы дойдет? И нам головы не сносить.

— И это меры?

Собеседник нахмурился. Кажется, Решетникова задело, что он, Алексей Иванович, и не подумал повиниться.

— А чего ты хотел бы? Ну, снимем мы тебя. Хочешь, и так можно. Работенку подыщешь, небось? Да и не очень жалеть, наверное, будешь? Об этом своем заведении.

Отозвался, не раздумывая:

— Буду. Жалеть. Сколько уже сделано! Правда, предстоит сделать еще больше. И кроме того… Они же у нас все время меняются, наши девочки. Одни уезжают, другие поступают. А каждый новый человек — новая задача.

— Ну, смотри! — попытался пожать грузными плечами Решетников. — Тебе виднее… Да, а как ты поступил с этой, которая налетела на ту… Как ее? Богуславскую.

— Да не налетела она ни на кого! Интересно, кто только такое выдумывает?.. Если тут кто и виноват, так это сама Элеонора. Вот ей-то и в самом деле стоило бы дать хорошенькую взбучку! И не сейчас, а гораздо раньше. В управлении нам предложили отчислить ее. Нечего, дескать, с такими нянчиться! И мать приходила, хочет забрать ее у нас. Только матери мы ее не отдадим. Дома Богуславская опять примется за свое. В такой-то обстановке!.. Попытаемся сами взять ее в руки.

— А где вы раньше были? — пробурчал Решетников, вроде бы начиная остывать.

— Пытались и раньше. Да, видно, не с того боку начинали. Теперь попробуем по-другому. Теперь Богуславской займется сам коллектив.

Решетников снова насторожился:

— Спихательством занимаешься? Как он решит, твой коллектив? Эти девчонки…

Да, девчонки. Они хлебнули немало горького от Богуславской, им и решать.

— А ты с мастерами и педагогами останешься в стороне? Так, что ли?

— Почему же? Девчонки знают, в чем мы их одобрим, а в чем — нет. С нашим мнением они пока считаются. И прислушиваются к нему. Надеюсь, так будет и на этот раз.

— Надеется он! — уже вяло отозвался Решетников. — И вообще, не поощрять бы тебе таких разбойниц…

— Никакая она не разбойница. Девочка еще, ребенок.

— Ничего себе, девочки! — уже раздражаясь, проворчал Решетников. — У меня, мужика, и то рука не поднялась бы.

— Не обижали… — хотел сказать «тебя», но язык не повернулся назвать этого чужого казенного человека на «ты», — не обижали вас, вот и… А коснись чего, и не то бы, может, допустил. Все мы так. Чужую беду руками разведу, а к своей… Ну что же, выговор, так выговор. Валяйте, вкатывайте! Раз положено.

Решетникову, видно, стало неловко. Отвел глаза в сторону, сбавил тон:

— Сам понимаешь…

Отозвался ему уже от двери:

— Понимаю.

Рабочий день был на исходе. Можно было бы отправиться к домой. Вдруг одолела усталость. Но дома Нина Павловна, молчаливая, с укоряющими глазами, а побыть хотелось одному. Просто отсидеться где-нибудь. Лучше всего ему будет в своем кабинете.

Но только он пристроил ноги под письменным столом, в кабинет ворвалась Серафима.

— Алексей Иванович, студенты приехали!