Риторика в тени пирамид

Авторов писем тяготит не физическая боль как таковая, но сознание одиночества и беспомощности. Это подтверждают и прошения. С птолемеевских времен мы находим в них жалобы на побои, на старость и болезнь. Просители ищут сочувствия, ио не говорят о нем, не сетуют на недостаток его, на одиночество. Именно такие сетования содержит прошение рипария Флавия пре-зиду Фиваиды. Флавий согласился быть рипарием (стражником), если ему предоставят помощника. Некий магистрат Филоксен пообещал и обманул, «пренебрегая мною, несчастным, ежедневно преследуемым бичами и поражаемым ударами по телу, не имеющим ни брата, ни жены, ни сына, которые могли бы посочувствовать мне, так что дыхание моей жизни — в опасности»^{313}. Арейон, сын Диоскора, обращается к президу Сабиниану. Арейона беспокоят практоры, несмотря на его старость, бедность и приключившееся с ним несчастье: смерть жены и детей^{314}.

Тот самый Иуда, который свалился с лошади, пытается найти корабль, чтобы выбраться домой, но безуспешно: «Ведь я нахожусь в Вавилоне!» — горестно заключает он^{315}. По мнению издателей, речь идет об египетском реально существовавшем городе Вавилоне. Однако буквальное истолкование расходится с контекстом: Иуда потому одинок и беспомощен, что он в Вавилоне. Вавилон — символ чужбины и зла (Вавилонская блудница) для христианина и иудея (а именно таков автор письма, судя по имени). Подразумеваться могла Александрия, любой крупный город.

Страх перед одиночеством неразрывно слит со страхом болезни и смерти: болезнь и смерть выступают как бы в роли катализаторов страха. Иногда эта болезнь самого автора письма (такие случаи разобраны выше), иногда болезнь и смерть родственников и знакомых.

Аммон пишет матери: «Ты знаешь, как обстоят дела в нашем доме, особенно когда я на чужбине. Займись же ими усердно и молись каждый день о моем спасении, ибо ты ведаешь, что нет со мной ни сестры, ни брата, ни сына, никого иного, кроме бога. Умоляю тебя, госпожа мать моя, не забывай обо мне ни на день, чтобы я не умер на чужбине, не имея никого возле себя. Хочу, чтобы ты знала, что блаженный Теэтет умер здесь…»^{316}. «Не забывай обо мне, чтобы я не умер на чужбине, не имея никого возле себя» — эти слова почти дословно повторяет автор другого письма: «Как бы я не оказался больным и неспособным налить себе глоток воды или (доставить) что иное из этих вещей»^{317}. «Как бы я не погиб жестокой смертью на пороге старости!»^{318} — приводит стихотворную цитату некий воин. «И я сообщил тебе это, обеспокоенный твоим отсутствием у нас. Как бы не случилось с тобой (такого), что и тела твоего не найдем»^{319} — взывает сын к отцу. В отличие от предыдущих авторов его беспокоит не собственное одиночество на чужбине, но одиночество отца, чудится смерть отца, а не своя.

Вообще не следует считать эгоизм этих людей слишком прямолинейным. Они способны искренне и глубоко страдать от потери близких, но и в этом страдании главная их забота — о собственных переживаниях, о собственной беде. Потрясающее по силе свидетельство горя оставила женщина, уехавшая из Египта в Апамею Сирийскую и потерявшая там мать. В ее письме есть обычные элементы: рассказ и поручение. Но рассказ практически полностью состоит из описания чувств: «Хочу, чтобы ты знала, госпожа моя, что после пасхи моя мать, твоя сестра умерла. Пока мать была со мной, она была весь мой род. Со смертью же ее я осталась одна, никого не имея в чужих краях. Вспомни же, тетя, что моя мать просила у тебя и, если найдешь нарочного, пошли мне»^{320}.

Приведем еще одно письмо женщины, потерявшей близкого человека. «Аренда Аполлонию, сыну, привет. Отрадно мне через это письмо обнять тебя, ведь ты знаешь приключившееся с моим сыном блаженным Хайремоном: внезапно случилось несчастье и нужно погребать его во второй гробнице. По необходимости пишу тебе. После бога у меня никого нет, кроме тебя, и я знаю симпатию, которую ты питал к нему (т. е. к покойному. — А. К.)»^{321}. Аренда пишет стратегу Аполлонию о своем умершем сыне (сам Аполлоний, хоть и назван в письме «сыном», — лишь один из родственников или знакомых). В письме есть просьба и рассказ, вводимый словами «ведь ты знаешь». Но более всего интересно обоснование письма: «Отрадно мне через это письмо обнять тебя». Аренда видит в письме не только возможность обратиться с мольбой, но и средство смягчить свое страдание, обняв. близкого человека^{322}.