Ритуал

Необычное существо, посетившее мою уединенную тюрьму, чуть не ставшую склепом, присело на корточки и потянулось ко мне рукой, второй держась за ствол тонкого деревца, ютящегося на краю ямы. Сомнительно, чтобы я все еще оставался в здравом уме, поэтому я не стану утверждать наверняка, какое из двух объяснений верно: то ли мое зрение перестало адекватно воспринимать перспективу, то ли у незнакомца была аномально пластичная рука, способная растягиваться сколь угодно долго. Он оставался где и раньше, наверху, но ладонь приближалась. Пальцы поманили меня. Взглянув в глаза незнакомцу, я неожиданно почувствовал к нему доверие и симпатию. Моя рука, дрогнув, потянулась навстречу. Я словно плыл в плотном, как морская вода, но более прозрачном мареве, но вот очертания приобрели относительную резкость, и я обнаружил, что он уже крепко держит меня за руку. Сон, бред, мечта? Рука теплая, упругая, такая же, как присуща и большинству из нас. Очень человеческая. Мне показалось, что с ее теплом в меня вливается сама жизнь. Однако оказаться наверху было не так уж просто. Я напрягался изо всех сил, но ничего не получалось.

– Все, что от тебя требуется, – это воля. Давай же, я тебя вытащу, но для этого нужно, чтобы ты сам этого хотел, чтобы помогал мне. Иначе, когда я отпущу руку, ты снова упадешь. И, кто знает, сможешь ли выбраться снова.

Воля. Что есть воля? Разве она может срастить кость или заменить мышцы? В тот момент для меня его слова были еще лишены вложенного в них смысла. Я подумал, что он слишком слаб, чтобы тащить меня в одиночку, и хочет, чтобы я помог ему, цепляясь ногами за выступы поверхности. Но сил не было. Откуда взять их человеку, который почти мертв?

Рука стала тверже. Я снова встретился с ним глазами, и мне показалось, что он тащит меня наверх. Не рукой, а именно взглядом. И тут что-то забытое, почти вытесненное из сознания, стало горячими, словно волны крови в онемевшую руку, порциями наполнять мое естество. Дерзкое подозрение ошеломило разум, а память услужливо подыскала в своих закромах подтверждения безумной, но такой привлекательной версии.

Рывок – и я наверху, валюсь от бессилия наземь, он поддерживает меня, срывает мокрую одежду и укрывает своим плащом. Бережно, словно наперечет зная все мои раны, растирает закоченевшие мышцы, угощает вином, которого, даю голову на отсечение, у него не было при себе изначально. В его действиях, таких простых и естественных, заключалось столько целебной мощи, что я буквально в течение нескольких минут пришел в себя, согрелся и стал способен мыслить сколько-нибудь здраво. Я буквально не верил произошедшему, мое спасение казалось мне невозможным, а значит, и нереальным. Надо же, ведь я уже почти врос своими чреслами в черную муть ямы, уже почти слился с ней плотью, и смерть уже начала осыпать меня своими леденящими поцелуями, как вдруг в этой глуши появился человек, чудесным образом узнавший о моей беде и пришедший на помощь.

Мы присели на протрухлом древесном стволе, лишенном коры. Я с удивлением обнаружил рядом топор. Под мышку я его прихватил, что ли? Незнакомец, похлопывая по плечу, смотрел мне в глаза и улыбался. Похоже, он был отчего-то просто счастлив, лишь где-то в уголках глаз я заметил то ли оттенок вины, то ли глубоко запрятанную печаль. Я не выдержал этой живительной улыбки и усмехнулся в ответ. Я был жив и был безмерно благодарен тому, кто подал мне руку, когда у меня не оставалось уже никакой надежды.

– Бедолага. Ох и досталось же тебе давеча.

Он оглядывал меня с интересом. Так, словно я был чем-то редкостным и уникальным. Но это был не восторг собирателя бабочек, внезапно обнаружившего неизвестный экземпляр, а, скорее, какая-то детская радость тренера, подопечный которого, доселе не подававший особых надежд, вдруг завоевал золотую медаль. Я выпил еще глоток вина и почувствовал, что к моим нижним конечностям возвращается чувствительность, и это меня не очень обрадовало, так как одновременно пропал эффект анестезии и вся палитра болей тоже возвращалась.

– Когда я увидел, что происходит, то решил, что обязательно должен вмешаться. Тем более что ты хоть и молодец, но без моей помощи, скорее всего, не выдержал бы. Слишком много всякого зла ополчилось на тебя вдруг. А ты же не святой, но обычный человек. Конечно, тяжело.

Окружающее зарябило вокруг меня, волны головокружения едва вновь не уволокли в беспамятство. Я отчего-то утратил связь событий, взбрело в голову, что я заблудился в горах на курорте. Как я там очутился и как объяснить все, что случилось, меня не волновало.

– Ты – спасатель? – спросил я, чувствуя, как голосовым связкам возвращается эластичность.

– Можно и так сказать. Смысл слов почти одинаковый, – улыбнулся он шире. – Ах, как ты истощился. Ничего, сейчас будет полегче.

Он положил руки на некоторые особо болезненные части моего многострадального тела, и смятенно бродившие в нем остатки энергии вдруг без видимых причин стали вновь упорядоченно циркулировать.