Ритуал

– Я хочу сказать, – продолжал я, – что и мешок дерьма достоин жить. Солнце одинаково светит и негодяям, и праведникам. Я получил эту жизнь в подарок и хочу прожить ее. Пока жив, я всегда могу исправиться.

Щупальца засохли, превратились в прах и бессильно осыпались.

Лилипуты поднялись в воздух стайкой мух и слились в единое целое, ставшее прежним карликом. Он был весь в белом, в докторской шапочке и резиновых перчатках. Словно оставляя укрепленный плацдарм неприятелю, он отступил на пядь.

– Зачем мешку с дерьмом влачить свои жалкие мощи? Ради чего? Чтобы попасть сюда?

Я задумался. Действительно, зачем?

– Я не знаю, почему, но мне кажется, что в небытии смысла куда меньше, чем в существовании. Жить хорошо. Отпусти меня домой, а? Мне тут совсем хреново. Сущий ад!

– Тебе здесь нехорошо? Загробный мир кажется тебе адом? Нет, друг мой, настоящий ад – это земля. Небытие и есть истинная жизнь, со всеми присущими ей замечательными свойствами и атрибутами. В нем нет смерти, нет боли, нет страданий. Это полная противоположность земной житухе. Вспомни, как вы лжете, гадите, ненавидите, убиваете. Согласись, ваши души, слишком привязанные к химии тела, насквозь червивы. Пропусти через себя весь этот смрад, впитай его, а потом уразумей, что можешь сейчас же навсегда избавить себя от этого!

Карлик махнул рукой, и на меня обрушился водопад воспоминаний, впечатлений, переживаний. Вся боль моей прежней жизни, весь опыт страданий, тоски, страха и мук.

Я вспомнил, как в детстве, впервые в жизни, понял, что когда-нибудь умру, и закатил жуткую безутешную истерику; как собака Кукла прыгала по двору, словно кенгуренок, потому что ей отрезало передние лапы поездом, а я смотрел на ее жалкие зализанные культи и с ужасом представлял себя на ее месте; как один из моих лучших друзей, когда я навещал его в реанимации, где он лежал вторую неделю, назвал свою палату адом, потому что там постоянно умирали люди, и как он сам потом умер, обхитрив нас, врачей и саму судьбу, а мы рыли ему могилу, могилу своему другу, потому что его семья была слишком бедна, чтобы нанять могильщиков. Мои глаза наполнились влагой, когда вспомнил, как плакала над гробом девушка моего сокурсника, которого в шахте раздавило многотонным куском породы, и не было силы, способной ее утешить, потому что через месяц они собирались пожениться. Я вспоминал бесчисленные тела собак и кошек, разорванных и раздавленных колесами машин, и меня пробирало могильным холодом, веявшим из их мутных остекленевших глаз. Я содрогался всем телом, вспоминая кадры кинохроники и художественных фильмов, где рушились мосты и здания, рвались бомбы и впивались пули, вываливались кишки и отлетали руки, ноги и головы. Меня выворачивало наизнанку, когда меня проносило сквозь наполненные скелетоподобными узниками концлагеря и толпы погибающих от голода чернокожих детей. Меня заново избивали наркоманы, а здания Хиросимы снова сметало ядерным ветром. Все смешалось, превратившись в какой-то извращенный видеоклип, состоящий из нарезки наиболее мучительных и противных человеческому существу кадров чужих и моих воспоминаний. В конце концов я непередаваемым способом увидел, что океан – это раствор бесчисленных поколений морских созданий, содержащий информацию о всех их страданиях, а земля – это большая братская могила, из живых существ состоящая и их болью и смертями напоенная. А карлику было все мало и мало, он продолжал нагонять на меня сонмы все новых душераздирающих видений.

Одна какая-то деталь, которую все время хотел вспомнить, почему-то ускользала от моего внимания. Я натыкался на нее, но повелитель моих адских грез не желал, чтобы я акцентировал на нее внимание. И все же она, как поплавок, пробилась на поверхность и заполнила все пространство моего сознания грустным, но светлым и обнадеживающим умиротворением. Я увидел силуэт страдающего Бога на кресте, и все прочее постепенно потускнело. Так, словно бы неизвестная величина в трудном уравнении была, наконец, найдена, и между его составляющими, казавшимися до того непримиримыми неравенствами, смело можно было поставить две горизонтальные черточки. Поток мучительных терзаний иссяк.

– Все не так мрачно, – надломленным голосом сказал я. – Хорошего всегда больше.

Карлик рассмеялся, хлопая в ладоши, и покачал головой. Весь вид его будто бы говорил: ну и молодчина же передо мной, экий матерый гомо сапиенс! Но в смехе его мне почудились нотки хорошо спрятанного разочарования.

– Ты, я вижу, уперт как баран. Впрочем, ты ведь по гороскопу Овен, ха-ха, агнец. Это хорошо, что ты такой.

Стан карлика вытянулся, лицо облагородилось, сам он облекся в белоснежные одежды. Загадочное существо все так и сияло.

– Друг мой, скорее пойдем прочь из этой душной тюрьмы.

Он взял меня под руку и повлек за собою. От взмаха его руки настежь распахнулись двери, и мы вошли в просторные светлые покои, наполненные блистающим великолепием.