Ритуал

Лена в постели с молодым мужчиной. Объятия, ласки, поцелуи. Жена мужчины в роддоме. Лена думает обо мне. Новый партнер – очередная «жертва» ее «мести». Впрочем, это уже не месть, а что-то привычное. Лена вдруг осознает, что ей почти все равно, с кем она.

Лена встречается со мной в коридоре техникума. Она смотрит с вызовом, полагая, что я должен испытывать раскаяние и запоздалую любовь, которую теперь она отвергнет. Но я занят уже совсем другими мыслями и проблемами, поэтому просто приветливо улыбаюсь. Я ничего не знаю о ее новой жизни. Моя реакция разочаровывает ее. Что ж, ей довольно и иллюзорного переживания мести. Она уже почти презирает себя за то, что когда-то могла быть влюблена в такого козла, как я.

Я в гостях у сокурсника. Он возбужден. Двери комнаты закрыты, чтобы «посторонние» родители не подслушивали. Он приглушенно, но с жаром доказывает:

– Да точно тебе говорю, это она меня заразила!

– Не может быть!

– Я после нее ни с кем не был.

– Ну и что? Это ничего не доказывает.

– Больше некому. С ней уже половина моих знакомых. Шлюха она.

Я обескуражен такими заявлениями. В груди что-то щемит. Однако мужская солидарность побеждает, и я сочувственно киваю. Недоверие отступает. Я чувствую облегчение оттого, что в свое время решил прекратить с Леной отношения.

– Хорошо хоть, я не влип, – говорю я.

Разгар семейной драмы. Молодой человек, которого я видел в постели с Леной, отрешенно выслушивает попреки разъяренной супруги. Она оскорблена в лучших чувствах. Кажется, я знаю их – это семья Кораблевых, с которыми дружит Юдин.

– У, какой ты подлец оказался, а! Пока я с сыном в больнице, а ты в это время в нашей постели с какими-то… барахтался! Знала бы, что ты такая тварь, ни за что бы за тебя не вышла, ни денег твоих не надо, ничего!

– Лиза, милая.

– Убирайся из дома, видеть тебя не могу!

– Ну, погоди, я все объясню, – перекрикивая, пытается вставить хоть слово муж. – Я тебя люблю!

– И сифилис тебе дарю. Собирай шмотки. Ребенка ты не увидишь.

Молодой человек в ванной комнате в квартире матери. Женщина у соседки смотрит за чаем вечерний сериал. Молодой человек старательно выводит слова на бумаге, потом откладывает лист и ручку на пол, тщательно намыливает петлю и, поколебавшись, накидывает тонкую синтетическую веревку на шею.

«Скорая помощь» увозит двоих. На глазах у столпившихся возле подъезда жильцов по очереди выносят сначала носилки с сыном, затем с матерью. У нее было больное сердце.

…– Помнишь Лизу? – спрашивает у меня Саня Юдин. Мы шагаем по улице.

– А-а, с поселка? Помню. Как они там, с мужем?

– Муж повесился в феврале.

Я останавливаюсь и недоверчиво смотрю на друга, пытаясь уловить улыбку.

– Правда, правда, – говорит он. – Видел ее вчера, с коляской. Поболтали. Ужас, да?

Я возобновляю ход, но уже медленнее, чем прежде. Сказанное не укладывается у меня в голове.

И снова меня выдернули из колодца видений лишь на краткий миг. Для того только, чтобы сказать:

– Ну как, умник, все еще мнишь себя достойным вечной жизни? Да за это тебе и землю бы топтать не стоило. Вот тебе еще, на десерт!

И страшный суд продолжился.

Я увидел свои руки в промокших от масла и эмульсионной жидкости рукавицах. Гудят станки, трещит сварка, по пролету цеха перемещается кран-балка. На стропах повис извлеченный из недр шахты насос. Я от техникума прохожу практику на заводе, ремонтирующем шахтное оборудование.

Наблюдая за работой стропальщиков и слушая вопли крановщиц, выполняю нехитрую, давно уже ставшую автоматической последовательность операций: выбираю вышедший из строя клапанный блок, потрошу его начинку, чищу корпус, проверяю резьбы многочисленных отверстий. Потом вставляю новые клапаны, тщательно завинчиваю крышки, подключаю рукава, ведущие к испытательному стенду, и нажатием педали нагнетаю в блок давление до тех пор, пока оно не достигнет величины, необходимой по инструкции. Если блок выдерживает нагрузку, сохраняя герметичность, я ставлю его в контейнер с готовыми. Если струя эмульсии через специальные отверстия ударяет мне в глаз или в ухо, я повторяю цикл сначала. Девять блоков из десяти не нуждаются в проверке. Но иногда находится дефект, из-за которого приходится делать двойную работу.

Я занимаюсь этим делом четвертый час подряд, с самого перерыва. Я устал, но это привычная усталость, ее воспринимаешь как норму. Мои напарник и бригадир уже моются в душевой, хотя на часах только пятнадцать ноль пять. Впереди еще прорва рабочего времени, но, согласно заведенному в цехе порядку, все смываются домой раньше. Можно оставить работу и закончить ее завтра, но лучше разделаться с ней сегодня, чтобы завтра, получив чистые рукавицы, слоняться без дела. Этим и объясняется мое упорство.

Я ставлю на испытательный стенд десяток блоков, которым поменял потроха еще до перерыва. Они вымыты соляркой и выглядят как новенькие.