Ритуал

– Я не знаю, кто диктовал это на ухо иудейскому жрецу, но меня древний племенной этос не слишком интересует. Зато я знаю, что сказал другой Иисус. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими». И еще он говорил, что вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Так поступали и племена евреев, вторгаясь в Палестину. А пастырь добрый полагает жизнь свою за овец.

– Хватит, – прервал меня суровый судия. – Твой добрый пастырь придумал ад!

– Не знаю. Но в Евангелии от Иоанна ад ни разу не упоминается. Ведь он был простой рыбак. А Матфей, сборщик податей, козыряет адом направо и налево. Может, потому, что его ведомство просто привыкло мыслить категориями насилия? Тогда ад родился только в человеческой голове.

– А это, по-твоему, кто создал? – Карлик взмахнул руками, стены пали и перед моим взором предстало клубящееся огненное море.

– Это что, солнце? – робко предположил я.

– Геенна огненная. – смутился карлик, явно обескураженный моим настроем.

– Знаешь, к Христу у меня нет претензий. Я говорил о добром пастыре, так вот, он был в нашей, человеческой шкуре, прожил жизнь, никому не содеяв зла, и взошел на крест. Так что если он и проявляет жестокость, то равно и к себе. А мне нравятся одинаковые правила игры.

Мне все же удалось отделаться от разнузданной земли и привстать над разверзшимся слизистым зевом. Карлик отскочил.

– Устраивают правила игры? О чем ты? Тебе нравится быть потным вонючим животным, жрущим, жиреющим, испражняющимся? Выделяющим сопли и слюни? Испытывающим боль и страх, зимою недовольным холодом, а летом жарой? Этого барахла тебе надо с избытком? Этой жизни?

– Кроме соплей и слюней, у меня есть друзья и любимая и возможность заниматься тем, чем нравится, делать свое дело.

Карлик расхохотался:

– Ты убил друга, попавшего в беду, и бросил свою любимую, которая перестала быть для тебя привлекательной!

Молния прострелила мне мозг. Да, я сделал это. Впрочем, в том, что все это было на самом деле, я сомневался. Не знаю, может быть, в этот момент мои бастионы начали шататься, но я продолжал бороться уже просто из противности:

– Мне дали возможность жить, и я не променяю этот дар ни на какие пироги.

– И что толку? Все равно в итоге сдохнешь.

Меня наполнил какой-то радостный озноб, святая ярость.

– Не сдохну. Он обещал. Иисус воскрес, поэтому и я не сдохну!

– Ты веришь в эти сказки?

– Я верю в то, что он умер за свои слова, за свои убеждения. По-моему, это что-нибудь да значит. А, собственно говоря, почему я не могу верить?

Я окончательно выбрался из ямы и, восстанавливая дыхание, наблюдал за игрою клубящихся огненных смерчей. Створки моей несостоявшейся могилы с противным звуком схлопнулись. Видение «геенны» исчезло.

– Я понял, на что ты уповаешь, – сказал карлик, укоризненно покачивая пальцем. – Но ты этого недостоин. Чтобы ты не обольщался на свой счет, придется устроить тебе страшный суд.

Карлик рассыпался на легион мелких лилипутов, обсевших какие-то трибуны, словно куры насесты. Я недоуменно рассматривал их миниатюрные мордочки, и волей-неволей мне вспомнилась легенда, рассказанная Варьей. Мне показалось, что я смотрюсь в осколки того самого вместилища истины, разбившегося во время борьбы демиурга с мировым змеем. В каждом лилипуте я угадывал слегка изуродованную копию себя самого.

– Мы – это ты, – хором изрекло скопище служителей адской фемиды. – Мы все знаем о тебе. О том, как ты в детских играх мнил себя жестоким диктатором и властителем душ всей земли, как ты крал книги из библиотеки, как, возвращаясь домой среди ночи через бандитские кварталы, от страха втайне мечтал остаться на земле один. Пришло время расплаты. Смотри и мучайся от сознания собственной мерзости!

– Я не желаю ничего смотреть! – крикнул я, словно защищаясь, выставив перед собой ладонь.

– А придется, – удовлетворенно протянули лилипуты. И тут началось.

Я уже давно заметил, что до появления кинематографа писатели строили свои произведения совсем иначе, чем теперь. Потом голографические очки настолько усовершенствовали эффект присутствия зрителя в действии, что кино стало почти идентичным реальности. Компьютерные технологии смешали реальность обыденную с переживаниями из сновидений. Но то, что произошло со мной, было похоже на настоящее погружение в прожитое, в мое прошлое, в ожившую память многих людей, которых я никогда не знал или успел основательно забыть. Но над моим путешествием постоянно довлело чье-то чужое, недружелюбное присутствие.