Ритуал

Устав от бессильных и бесплодных попыток привести мир в нормальное состояние, я рухнул на колени и принялся молотить кулаками по холодному безответному камню. Когда я выдохся и поднял глаза, передо мной была ниша, высеченная в скале, а в нише, припорошенная пылью, в побитой молью и временем плащанице, оплетенная паучьими сетями, стояла фигура с лицом, скрытым серыми пеленами. Дрожа, я потянулся к ней и словно завороженный, давясь от панического ужаса и зловония, принялся разматывать бинты, заранее зная, что вряд ли выживу, когда открою лицо.

Мало-помалу я сорвал большую часть тряпок, пропитанных погребальным составом, и отступил с трясущимися коленками, дергающимся от спазмов животом и остекленевшими выпученными глазами. Мумия приподняла веки и задорно подмигнула. Старушечье лицо, тронутое тлением, все в морщинах и миазмах, принадлежало Тане. Только глаза, незабываемые голубые глаза сияли по-прежнему молодо.

Пальцы Татьяны, постаревшей лет на двести, томно убрали назад прядь грязно-седых жестких волос. Сморщенные, впалые из-за отсутствия зубов губы приоткрылись и игриво прошамкали:

– Хочешь меня?

Шок поверг меня на пол. Отталкиваясь локтями и ногами от ледяного камня, я попятился назад. Лицо мое сковала гримаса высочайшего отвращения. Как назло, я неосторожно задел мумию, и она рухнула на меня, накрыв высохшими кистями плечи, а ртом впившись в щеку. Голубой глаз был так близко, что я свободно мог пощекотать его своими ресницами.

– Сережка. – ворковали губы. – А ты все это делал ради меня? А чем я тебе больше всего нравлюсь?

Я отбросил от себя полуистлевший труп и на четвереньках пополз прочь. Голова старухи шмякнулась о стену, глаза выпали и покатились по полу. Один я разлущил рукою, пытаясь подняться.

– Мы убегаем? – осведомилась мумия и попыталась удержать мою ногу.

Она была легкой, и я без труда волочил тело за собой. Потом все же освободился от цепкой хватки и вновь побежал, задыхаясь от усталости и эмоционального истощения. Кажется, меня снова тошнило. Я долго бежал по нескончаемому туннелю, наедине со своим одиночеством и буйным безумием. Безумие ждало, когда я перестану сопротивляться его напору, открою кингстоны и впущу на просторы тонущего корабля сознания, как океанскую воду.

Смертельная усталость снова свалила меня с ног спустя некоторое время. Я очнулся в новом участке подземного лабиринта. Здесь стены выглядели так, словно были прорыты в земле гигантскими червями. Мигающий свет исходил из подвешенных у потолка плошек с жиром. Фитили чадили и распространяли кругом себя длинные чешуйчатые струйки черного смрада. Я обхватил руками колени, отдышался, дождался, пока уймется нервная дрожь, выбросил из головы мысли о немедленном самоубийстве, разбив лоб о стену. Огляделся. Теперь идти можно было куда хочешь. Или никуда не идти. Я выбрал первое. Мне казалось, что я куда-то опаздываю, и потому жутко спешил, несмотря на неописуемую усталость. Ужас отступил, деревянные мышцы лица размякли, и кровь снова стала согревать мои застывшие щеки. Тяжелей всего было справиться с неизбывной, больше похожей на боль тоскливой тревогой. Я боялся не только умереть, но и сойти с ума, причинить себе вред, остаться здесь навеки наедине со своей тревогой. Но резервы душевных сил находились, и я продолжал бороться.

– Прямо пойдешь – покой обретешь, уютнее места нигде не найдешь, – бесчисленное количество раз бубнил я, как будто эта фраза была магической формулой близкого и полного избавления от всех напастей. При этом выбирал из возможных ответвлений всегда боковые. Да уж, хорошее место для покоя и отдыха. Уютный ад.

Время остановилось, так как не происходило никаких изменений, пространство сжалось до размеров бесконечно похожего на все прочие отрезка подземелья, материя стала зыбкой и ненадежной, как отражение луны в колодце. Ад потихоньку просачивался в меня, и его создания бесплотными фантомами носились над водами моего опустошенного мозга.