Ритуал

«И еще одно сообщение на криминальную тему, – произнесла ведущая, глядя в телетекст. – Трагически оборвались жизни трех студентов государственного университета. По заключению медиков, причиной смерти двух молодых людей и девушки стало отравление суррогатным алкоголем…»

Сменяя друг друга, шли кадры: наша с Юдиным комната в общаге, фасад факультета, врачи, полицейский автомобиль, толпящиеся студенты. Вереница скорбных лиц. По ходу сюжета я приподнимался из кресла, позабыв про отвисшую челюсть.

«.Источник в правоохранительных органах сообщил, что происхождение смертельной жидкости пока не установлено. По данному факту заведено уголовное дело».

– Твою душу! – не выдержал я и рухнул обратно в кресло. За брань извергать меня из рая, похоже, не собирались. – Неужели, неужели это правда? – твердил я, кусая пальцы.

Все происходящее выглядело чересчур уж подозрительным. Обидно, что, вкусив плода познания, человечество так и не научилось отличать добро от зла, истину ото лжи, иллюзию от реальности. Только этим вроде бы и занимаемся всю историю, а результатов никаких. И органов соответствующих у нас до сих пор не выработалось.

Меня охватило беспричинное волнение. Я перебрал десяток других каналов, но ничто не привлекло моего внимания; выключив телевизор, я изучил содержимое книжных полок, но, несмотря на обилие всегда интересовавших меня изданий, не притронулся ни к одному. Сбросив лохмотья, я нырнул в теплый бассейн и смыл с себя кровь, пот и грязь, пользуясь душистым мылом из удобно вмонтированного в стену шкафчика. Легче не стало. Словно бы меня намазали чистотой сверху, а под ней оставались все те же заскорузлые кровавые корки и бурый налет грязи.

Обмотавшись полотенцем с изображением крокодильчика, поглощающего оранжевый шарик, то ли апельсин, то ли солнце, я разлегся на кровати. Сон не шел, несмотря на то что еще недавно я умирал от желания завалиться и продрыхнуть полвечности. Плохо дело. Интересно, возможна ли в раю неврастения? Я поднялся, не в силах противостоять беспокойству и дискомфорту. Мне было смертельно одиноко и хотелось домой.

По моему заказу щель в призме исторгла из себя скатерть-самобранку. Райская кухня решила попотчевать меня ломтями хлеба, сливочным маслом, красной икрой, несколькими кружками кровяной колбасы, как ее готовили родственники, державшие свиней, зеленью и стаканом крепкого вермута. Я отметил про себя, что всю сознательную жизнь мечтал вволю питаться чем-то подобным. Однако, сделав бутерброд и надкусив, я отложил его в сторону, едва прожевав маленький кусочек. Следом я отверг колбасу и вино. С кривой ухмылкой, обычно предвещающей у меня тихую истерику, я выплеснул содержимое на ковер и стал ходить по комнате из конца в конец. Здесь мне было не уютнее, чем в проклятом подземелье. Хоть бы карлик пришел, что ли. Где он там запропастился?

Я добыл себе свежую одежду и, размышляя, вышел в сад. Там царил вечный май. Цвели и зеленели каштаны, яблони, сирень. Босыми ногами я ступал по пестрому ковру лесных цветов, все убыстряя шаг. Я почти бежал. Как одинока и тосклива, оказывается, вечность! Значит, этот мещанский рай и есть то, чего не видело око и не слышало ухо человеческое?

Я остановился на склоне живописного ручья. Глядя на журчащую воду, постарался выудить в своих недрах то интуитивное сакральное знание, которое билось во мне, точно птица в клетке, и никак не могло выпорхнуть. Повинуясь какому-то неуловимому движению души, я сначала сел на корточки, потом устроился, подогнув под себя ноги. Достигнув удобного положения, я устремил взгляд в себя.

Казалось, внутри меня царила гулкая пустота, хотя все, что я пережил и накопил в себе за годы жизни, открылось передо мной, словно разложенное по полочкам. Не было чего-то очень важного, не было связующей, смыслоисточающей силы, что придавала цельность и устойчивость жалкому нагромождению фикций, которое зовется человеком. Я не ощущал некоего привычного незримого фонового присутствия, позволявшего мне жить раньше.

Не было Бога.

Стоя на коленях, я с растущим отчаянием обратил глаза к небу и почувствовал, что в неведомом доселе, даже мне самому, источнике, во мне, бурлило нечто неистовое, мощное и прекрасное. Я понял, что нужно делать, и поднял руки вверх.

– Боже! – крикнул я. – Отзовись!

Небо, словно из ракетного сопла, внезапно разродилось каскадами свинцовых туч. Грянул далекий гром. Молнии вспороли воздух в непосредственной близости от меня. Ручей иссяк, сад завял, многоголосое птичье пение смолкло. Неописуемое лучезарное сияние пробилось сквозь пелену туч, отвоевав у мрака клочок первозданной лазури неба.

Багровая туча, словно кишку, выплюнула из себя маленький смерч. Изменяясь, будто кувшин в руках гончара, он принял форму существа, которое привело меня сюда. Лик его поблек, а белизна одежд, казалось, отливала блеском угля-антрацита.

– Что ты делаешь? – протянуло оно ко мне дрожащие руки. Его лицо выражало мировую скорбь. – К кому ты обращаешься? Остановись, не разрушай свою веру!