– Сейчас у него вторая, их костюмерша, приятная, невидная, хорошо готовит. И четверо детей.
Они помолчали.
– Ты никогда не задумывался, Христофорыч, что мужику в конце концов нужно? – спросил Добродеев.
– Когда?
– Что значит «когда»?
– В юности, в молодости, в зрелом возрасте… Когда?
– Вкусы не меняются. Если тебе в юности нравились тоненькие блондинки, то и потом тебя не потянет на полных брюнеток.
– У каждой тоненькой блондинки свой характер, Лео. В юности об этом не думаешь, а в зрелом возрасте…
– Я тебя умоляю! – вскричал Добродеев. – В зрелом возрасте тем более, так как шансов подцепить тоненькую блондинку намного меньше. – Он похлопал себя по изрядному животу.
– Наши женщины стареют вместе с нами, – философски заметил Монах. – Те, которые действительно наши. Я не имею в виду прыжки и блондинок…
– Понял! – перебил Добродеев. – Женщина – друг человека. Надежная, добрая, хорошая мать, прекрасно готовит. Ты лежишь на диване, а она тебе блинчики с мясом: кушай, дорогой, чего-то ты с личика спал! И сметанки, сметанки побольше!
– Ну… как-то так.
– А любовь? Фейерверк чувств? А восторг, а поросячий визг, а крылья? Даже не любовь, бог с ней! Влюбленность! Прыжки!
– Лео, влюбленность не зависит от
– Понимаю, – вздохнул Добродеев. – К сожалению. Но в душе ты остаешься молодым и безусым, вот ведь в чем… когнитивный диссонанс.
– Так-то оно так, в душе юнец, но надежда уже не способна победить опыт, и нас нужно очень удивить, чтобы мы решились… сползти с дивана.
– Поэтому ты не женишься? Тебя уже никто не удивляет?
Монах развел руками. Они снова помолчали…
– Как там черный монах? Гуляет?
– Гуляет! Вчера его опять видели у Спаса, сидел на скамейке.
– Босой?
Добродеев кивнул.
– Крепкий парень. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… – Монах покивал. – Если Маргарита была холодная и самовлюбленная, непонятно, кто ее выманил. Это требует наличия друга на стороне. На условного Васю Пивкова она бы не клюнула. Майор Мельник должен что-то знать, они забрали ее компьютер. Может, убийца уже у них на крючке. Ты звонил?
– Звонил. Он сбрасывает.
– Это плохо. Похоже, у них прорыв, и на нас им теперь плевать. Кстати, двадцать первого марта у клуба «Руна» тематическая вылазка в пещеру на предмет подготовки контакта с инопланетянами. Приглашаются все желающие. Не хочешь?
– Хочу! А ты? Ты же волхв!
– Я подумаю, – вздохнул Монах. – Знаешь, я им позавидовал, они такие… с юношеским пушком. У них на сайте всякие руны и обереги, а узла Троицы нет. Это не они.
– Я с самого начала знал, что не они. Эзотерики и уфологи не убийцы! Они мечтатели. Что будем делать, Христофорыч?
– Ну… – Монах вытянул губы трубочкой и почесал под бородой. – Ты подружишься с Бражником… пусть поплачется тебе в жилетку. У него здесь никого нет. Подозреваю, в его семейной жизни были подводные камни. Маргарита вся из себя, а он… ты сам видел. Нашла по Интернету какого-нибудь принца-олигарха… И готовить не умела. У них большой дом?
– Два этажа.
– Он теперь один? Или секретарша тоже там?
– Зачем тебе? Имей в виду…
– Понимаешь, Леша, Маргарита была актрисой и сильной личностью, и то, что она устроила спектакль, очевидно. Лично мне очевидно. Значит, подготовила запасной аэродром и не боялась скандала и разрыва. Весь мой опыт говорит, что женщины
– Но она же ушла!
– Ушла, но собиралась вернуться. Представь себе, что она вернулась и Бражник, которого она выставила полным дураком, потребовал объяснений. В пылу скандала он ее… Как-то так. Гипотетически, я ни на чем не настаиваю. Когда похороны? Что твой шпион?
– Инсайд. А Янина при чем?
– Ты прав, Лео, – не сразу сказал Монах. – Не знаю. Между жертвами ничего общего, что непонятно и плохо. Не думаю, что Бражник был с ней знаком. Что-то подсказывает мне – нужно действовать немедленно. Когда ее хоронят?
– Двадцать второго. Действовать… как?
– Мы это уже обсуждали. Нам нужен Бражник! – Монах сжал кулак. – Он мог знать о передвижениях супруги. Нам нужна самая малость… Как говорят в детективных романах – малейшая зацепка. Посмотрим, кто придет проститься с жертвой. У Бражника здесь никого не осталось, все будут на виду. Может,
– Какой Оборотень? – не понял Добродеев.