О том, кем все же был этот черный человек, прибывший из Москвы на спецпоезде в Екатеринбург, ходят разные версии. Некоторые конспирологи считают, что это был отец Я. Свердлова. С этим тоже спорят, указывая на то, что Мовша Свердлов перешел в православие незадолго до революции 1917 г., став марраном, т. е. «евреем, насильственно обращенным в другую веру», что в иудейской традиции не осуждается, если такой еврей остается верным иудаизму и тайно его исповедует. Вот и Мовша Свердлов оставался фанатичным иудеем и подрабатывал сефером в синагоге Нижнего Новгорода.
Отец Я.М. Свердлова, учитывая его связи с крупными ворами в законе в России, которых он обеспечивал, и далеко не бесплатно, фальшивыми документами, мог появиться в Екатеринбурге в ту роковую ночь совсем по другой причине— чтобы прибрать к рукам драгоценности царской семьи. Но, конечно, если в ту роковую ночь в Ипатьевском доме действительно появился Мовше Свердлов, нельзя полностью исключить и версию о ритуальном убийстве и его участия в нем.
Стоит упомянуть среди версий и книгу писателя И.Л. Бунича «Династический рок», с литературным домыслом, в которой упоминаются документы (без ссылок на источники), перекликающиеся, а то и текстуально совпадающие с материалами чекистского следствия в 20-30-е годы по делу о царских сокровищах.
Среди них приводится документ, в котором говорится о поездке представителя ВЧК (назван А.Е. Лисицыным, фамилия писателем, возможно, изменена) со специальной командой. В воспоминаниях Е.Л. Мельтцер (вдовы В.Д.Тверитина), говорится, что накануне расстрела царской семьи в городе, в Американской гостинице (ее занимала облЧК), находилась «московская чекистская команда, составленная из военнопленных, говоривших на немецком языке». Мельтцер в те дни вместе с Тверитиным готовилась к нелегальной работе в белом тылу после эвакуации из Екатеринбурга красных и могла наблюдать за тем, что происходит в Доме Ипатьевых.
Согласно другим источникам, примерно около 1 часа 30 минут перед самым убийством в дом Ипатьевых скрытно, с предельными мерами предосторожности проскользнула небольшая, всего 5–7 человек, команда. Эту небольшую команду убийц возглавлял некий «посланец из Москвы», который привез ее с собой. Эти люди прошли в дом, где их ждали. Скорее всего, это и были московские чекисты, проживавшие в Американской гостинице. Находился там, наряду с местными руководителями, и уполномоченный ВЧК. Был ли кто-то из этой команды привлечен к производству расстрела? Если и был, то это не доказано. Противники ритуальной версии утверждают, что «Москвичи» лишь перекрыли вход в верхний этаж и изымали документы царской четы. А ее сторонники отводят этим людям особую роль «жрецов», что документально подтвердить пока невозможно.
В качестве внутренней охраны в доме Ипатьева в литературе рассматривается еще одна команда. Она, за исключением вписанных в нее коменданта дома и его заместителя— Я.М. Юровского, Г.П. Никулина, а также М.М. Кованова, — целиком латышская по составу. Этот список был составлен старым латышским коммунистом Я.М. Свикке, который в мае 1918 г. под именем Родионова по поручению ВЧК и лично В.И. Ленина, Я.М. Свердлова и Ф.Э. Дзержинского совместно с П.Д. Хохряковым перевозил из Тобольска в Екатеринбург вторую группу семьи Николая II. Список Свинке был составлен тогда, когда он был уже пенсионером и, как отмечали знавшие его люди, не вполне психически здоровым, с манией величия незаслуженно забытого, оставленного без коммунистических милостей. После его смерти этот список был обнаружен журналисткой С.В. Лихачевой в его личных бумагах и опубликован с высказанной уверенностью, что это и есть те люди, которые расстреливали царскую семью. Как оказалось, это не так: в списке были реальные расстрельщики— Юровский и Никулин. Остальные — это латыши из внутренней охраны ДОНа.
В материалах следствия Н. Соколова фигурируют имена военного комиссара П.З. Ермакова и его помощника С.П. Ваганова, направленных в ДОН для участия в расстреле, как и члена коллегии облЧК М.А. Медведева (Кудрина). М.А. Медведев (Кудрин), П.З. Ермаков, Я.М. Юровский, Г.П. Никулин. Все они оставили воспоминания, в которых повествуется об их участии в совершении казни.