Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26

    Оглянувшись вокруг и удостоверившись, что посторонних свидетелей нет, Фёдор ловко накинул пояс на тонкую шею пацана, крепко стянул. Худенькое тельце жертвы дёрнулось, руки упали. Штаны сползли на землю. Всё. Дело сделано. Федор подержал минуту-другую ремень на шее умирающего и отпустил. Худенькое тело сползло на землю, упёршись об ограду. Федор стряхнул руками невидимые следы покушения и двинулся к выходу. Но вдруг его осенило. Место и время подходящее. Еврейское кладбище, скоро еврейская Пасха. Блеск. Он вернулся к месту, где лежал задушенный, поднял лёгкое тело, обмотал ноги ненужным более ремнём, поднял его головой вниз и зацепил за высокую ограду семейного склепа раввина Вайнштейна. Посмотрел на работу рук своих, вынул из кармана ножичек, который был всегда при нём, полоснул по шейной артерии. Кровь хлынула из распоротого сосуда, чуть не забрызгав Фёдора. Алая кровь стекала струйкой  на  землю. Прошло  всего  минуты  три и всё прекратилось.

 Фёдор присыпал лужицу крови землёй и, удовлетворенный хорошо сделанной работой, вышел из кладбища через боковые узкие ворота, ближе к тюрьме.                                                                     

    Только на третий день кладбищенский смотритель случайно, обходя кладбище по дорожкам, обнаружил мёртвое тело. Срочно вызвал полицию. Начальство было вне себя от происшествия. Хватало одного «ритуального убийства». Два случая - перебор. Собрали  в  полиции  немногочисленных свидетелей происшедшего и предупредили, что если оно станет известно в Одессе, особенно, газетчикам, то сорвут голову любому, кто будет тому виной в разглашении государственного секрета. Начальнику  тут  же  доложили  о ещё одном трупе, найденном на поляне за Первым христианским кладбищем.

 - Следы «ритуального убийства» есть? – с ужасом на лице спросил начальник городской полиции.

 - Нет.

 - Слава Богу, хоть этот без следов насилия от этих евреев.

***

 - Имя? – начал допрос свидетеля следователь Городского управления, Никита Савельевич Заруба. Он только недавно отметил своё пятилетие следователем Одесской Управы. Срок – не ахти какой, но он чувствовал уважительное отношение к себе высокого начальства. А чего бы его не уважать? Дела рассматривал внимательно, довольно быстро, не засовывал их в долгий ящик, стараясь докопаться до сути. Напрасно не шил «висячие» дела подследственным, но и поблажек не давал. По тюрьмам, да и на воле блатные распевали:

                        «Сколько я зарезал,
                         Сколько покалечил,
                         Сколько я невинных Зарубил»

 Только «просвещенные» понимали, о каких «невинных» и кто «зарубил», пели с надрывом на базарах и по нарам.

 - Имя? – повторил следователь Заруба.

 - Куля. Акулина, - поправилась, сидящая на стуле напротив следователя, домработница Марка Соломоновича Маковского, подозреваемого в похищении мальчика Вафы – Варфоломея.

    Газетная шумиха уже целую неделю будоражила Одессу. Черносотенная печать после первого же сообщения о пропавшем мальчике, мусолила «ритуальность» убийства. Как всегда, в таком  случае, появился   таинственный   «еврей с чёрной бородой». Скоро еврейская Пасха и кровавый навет тут как тут.

    Молодой следователь, Никита Заруба, должен был разобраться в этом, пока ещё, совершенно неясном деле. Где мальчик, кто его похитил, если его убили, с  какой целью, то где же труп? Вопросов больше, чем ответов.

 - Так, Акулина, а отчество? – старательно записывая в протокол допроса, спросил следователь.

 - А цэ шо? – вопросом на вопрос ответила свидетельница.

 - Ну, отчество. Как звали отца?

 - Моего?

 - Ну да, - сдерживая разгорающиеся эмоции, спросил Заруба.

 - Иваном, - удивленно ответила Акулина. Она никак не могла понять, при чём тут её отец, живущий далеко от Одессы.

 - Акулина Ивановна, а фамилия как?

 - Звали нас Стрижи. Та наше село называется «Стрижи» и у всех хатах жили Стрижи.

 - Акулина Ивановна Стриж, расскажите всё подробно, как было дело?

 - А якэ дело? – переспросила свидетельница.

 - Знакома ли Вам Антонина Анисимовна Стрижак? Даже фамилии похожи, - продолжал записывать в протокол показания следователь.

  Не, не знакома, - твердо ответила Акулина.

 - Ну, как же, живёт рядом с вами в соседнем доме, торгует рыбой на Привозе, Антонина Анисимовна Стрижак.

 - А-а-а! Так то титка Тоня, знаю. Я у ней рыбу беру. Хороша рыба, свижа, - бойко ответила Акулина.

 - И детей её знаете? – не сводя с неё глаз, в упор, спросил следователь.

 - Знаю, но може не усих, - не совсем уверенно ответила Акулина. Она слышала, что, вроде, пропал мальчик у соседки, что это у тетки Тони пропал сын, Вафа.

 - Когда видели последний раз её сына Варфоломея? – спросил Заруба, но понял, что такого имени домработница Маковских не знает. – Вафа, его зовут.

 - Последний раз его не видела давно, не можу просто цэ знать.

 - Давно или недавно? – переспросил Заруба.

 - Може пару дней. Он прятался от цыган.

 - Тех цыган видела сама.

 - Не. Не было тих цыган. И Вафы не было. Утик.                                                                                          

    Речь Акулины состояла из причудливой смеси русского, украинского и одесского языков, если одесский говор можно назвать языком.

 - Что можете рассказать про чемодан? – продолжал вопросы следователь.