Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26

 - Ничего не можу про якийсь чемойдан, - не понимая вопросов отвечала Акулина.

 - Тот чемодан, который увозили двое людей от вас на извозчике?

    Акулина подробно рассказала следователю всю историю с молодым парнем, принесшим чемодан, запиской, извозчиком, двумя людьми, забравшими чемодан и уехавших на заказанном Кулей извозчике.

 - Опишите тех людей? – настаивал Заруба. – Они были евреи?

 - Описать не можу. Я малограмотная. Писать не можу.

 - Расскажите о них.

 - Не знаю. Може то были цыгане, - неуверенно отвечала Акулина, - с чёрными бородами и в чёрных таких  капелюхах.                                                                                                            

- Записку, которую передал незнакомый парень, читала?

 - Не. Хозяин говорил, что завезти надобно чемойдан по адресу в записке.

 - Тебе твой хозяин наказал говорить, что ты отвечаешь мне? – настаивал следователь.

 - Да. Мой хозяин всегда говорил, шоб я говорила тильки правду. Обманывать не хорошо. То грех великий.

    Следователь понял, что больше ничего он от той Акулины не узнает.

***       

    Как попал Василий в храм, он не мог вспомнить. На душе было тоскливо, в груди давило, подташнивало. С ним такого никогда раньше не было. Жуткая ночь в катакомбах, страхи темного подземелья, потеря сознания, вновь и вновь возвращались к нему. К этому примешивался ужас содеянного. Загубил малую душу, невинного мальчика, отдал ребёнка на поругание и смерть, ему это не простится.                          

    Василий не ходил в церковь, не верил в божью милость и наказание за грех, но на душе было тревожно. Шел он, шел по Пушкинской и машинально завернул в церковь Афонского Ильинского подворья, поднялся на три ступеньки широкого сводчатого входа, прошел в открытые  настежь высокие двери с цветными  витражами и оказался в большом зале. Прихожане плотно стояли друг к другу и внимали слову пастыря. На возвышении стоял старец с большой седой бородой, простирая руки над головами верующих и низким тихим голосом читал проповедь: «…и ещё прекрасней, когда ты сам научился и умеешь любить. И мы знаем, что любовь от Бога. И это прекрасное чувство любить, даровал нам Господь, сотворив человека по Своему

 образу и подобию, чтобы нам любить так, как Он любит нас, чтобы любить мир, в котором ты живёшь и любить Бога, сотворившего всё прекрасное в нём…»

    Прихожане смиренно смотрели вверх на проповедника и выше - на купол церкви. На них с высоты взирали добрые глаза сына божьего и голос лился, как с небес.

 «…любить свой дом, семью, любить людей. Но многие возразят, где же эта любовь, о которой так много и красиво сказано, и где взять силы, чтобы жить и любить и почему вместо того, чтобы любить, мы ненавидим друг друга? Кто испортил и извратил в нас понятие о любви, человечности, милости, что они давно устарели и стали не модными в начале нашего ХХ века? Кто принёс в этот мир столько зла, несчастья, болезни, страдания, смерть? Потому, что все согрешили и лишены славы Божьей. Быть отделенным от Бога и лишиться Его милости, это значит принять на себя гнев Божий, Его осуждение за грех, который приведет нас в ад. Дьявол уловил нас в свои сети и через грех умертвил нас духовно и ведет в погибель. Он есть отец лжи, который обманул человека, увёл его от Бога и через непослушание Господу, действует в каждом из нас и ведёт на всякое зло и преступление».

    По лицу Василия текли слёзы, на душе становилось спокойнее, соленые струйки попадали в рот и стекали с подбородка на рубаху. Он не утирал слёзы, ему было жалко свою истерзанную душу и всех грешников на Земле. Многие  прихожане плакали, не утирая слёзы.

    «…Это ли то, чего бы ты хотел достигнуть в своей жизни? – продолжал завораживать голос.. – Я думаю ты не желаешь этого. И Бог этого не хочет. Господь любит тебя, но Он не любит грех, который в тебе. И чтобы нам не погибнуть во грехах наших, Господь явил нам Свою милость и любовь…»

    Василий повернулся к выходу и медленно вышел их храма, а сзади ещё доносился голос, проповедующий всеобщую любовь во искупление грехов. 

***

    «Вспомни! – сказал себе Маковский. – Вспомни, как было на самом деле во всех мелочах. Все подробности очень важны. Не может быть, чтобы он не вспомнил. Но мысль ускользала от него. Он никак не мог сосредоточиться. Из головы не выходило, что он не виноват, что он не знает, как могло случиться, что его обвиняют в похищении ребёнка, тем более в его умерщвлении. Какой абсурд – убить ребёнка, чтобы забрать у него кровь на мацу? Чей воспалённый ум мог придумать такое. Он и раньше слышал о «ритуальных убийствах», в которых обвиняли евреев. Но этот навет разоблачён многие столетия тому назад. И как можно к ним возвращаться в наш просвещенный век?

    И вообще. Человек появляется на свет из утробы матери, по воле Божьей или по сути жизни, один и один идёт по жизни. Отец. А что отец? Он только зачинщик, исполнитель воли Всевышнего или течения жизни, а мать – проводник этой воли. Ребёнок растет, умнеет, переживает, любит, ненавидит, и всё – один. И умирает человек в одиночестве. Никто не может за него пережить его страдания, потуги, стремления, мысли.