Рюбецаль

Вика глядит на него наполовину испуганно, наполовину умоляюще, в этом есть что-то детское. Кирилл уже раскаивается, что прицепился и довел себя до жалости и благодарности, которые теперь, едкие до слез, выжигают его изнутри, словно кислота. Сквозь это жжение, или через него, он отчетливо видит, что не любит Вику. Все испорчено, эрекция опала, желание ушло. Кирилл со страхом догадывается, что может заниматься сексом только с женщиной, которую любит. Но раньше, чем догадка дорастет до открытия, Кирилл еще раз побывает у Вики. Перед этим он, специально ради этого придя в театр, повинится за то, что ставил под сомнение ее искренность, а она заверит его, что была на сто процентов искренна. В тот же вечер состоится вторая попытка. На сей раз обойдется без головокружения, хотя и не без заминок и шероховатостей, сопутствующих, как будет божиться Вика, первому разу всегда и у всех. Кирилл услышит от Вики неумеренные похвалы, в искренности которых принудит себя не сомневаться. Он испытает шок от того, насколько оргазм с женщиной превосходит по силе оргазм с самим собой, опустошение, потому что вот все и закончилось, – и горечь. Горечь открытия, которая сама же есть и открытие: всякий раз после сколь угодно мощного наслаждения, полученного с нелюбимой женщиной, он будет чувствовать такую же горечь, как теперь.

А сейчас Кирилл извиняется, говорит, что у него пропало настроение, и уходит, почти ненавидя Вику из-за ее униженно-отчаянных уговоров, заставляющих его ненавидеть себя.

Дома у Вики.

Кирилл: Я не считаю себя антисемитом. Просто одна нация не должна навязывать другой свои ценности, только и всего. У них свои ценности, у нас свои.

Вика: А вот наш Гоша, он очень интересуется своими корнями и все такое, серьезно изучал Тору, и вот он рассказывал, что там, у них, в Торе, все время говорится о чистоте сердца, о необходимости быть милосердным, честным, справедливым, помогать вдовам и сиротам… Проявлять великодушие к врагу… В общем, все, что разделяет любой нормальный человек.

Кирилл: В том-то и соль, что любой и нормальный! Человек не должен довольствоваться нормальностью. Христос пришел разве для того, чтобы напомнить элементарные правила человеческого общежития? Социальные нормы? Христос был вознесен на крест, чтобы и нас вознести. Царство Его не от мира сего. А евреям было нужно и всегда, во все времена, нужно только земное царство. Мы не от мира, поэтому мир нас и ненавидит. Ненавидит, понимаешь? Те люди, для которых предел добродетели – не возжелать осла ближнего, которые верят, что им заповедано плодиться и размножаться, они, конечно, не потерпят, если кто-то станет утверждать как ценность приобщение к Абсолютному Бытию.

В.: А я бы размножилась… Ты разве не хочешь детей, ну, когда-нибудь?

К.: Вряд ли. Ты меня сбила… Евреи хотят привязать нас к земле, заставить нас принять его единственность, его правила как единственные! Они до конца будут объявлять героические ценности опасными, для них это соблазн. А ценности Евангелия – героические. Ты посмотри, как вышучивается все героическое, все святое. Кругом одно «хи-хи, ха-ха»! Постмодернизм – это тоже способ заземлить…

Из прихожей раздается звук поворачиваемого ключа – отпирают входную дверь. Вика, со спокойным и даже застывшим лицом, вскакивает, накидывает халатик и выходит в прихожую. Кирилл слышит ее разговор с мужчиной, негромкий, но торопливый и раздраженный, и сразу чувствует пока еще не совсем внятный ему стыд от того, что пытался разобрать слова. Мужчина входит в комнату, Вика за ним. От неожиданности Кирилл замирает и остается, где был и как был.

Мужчина (Кириллу, растягиваясь ничком на полу и заглядывая под кровать): Я вас побеспокою… Там должны быть мои носки.

Кирилл: Конечно, конечно…

Кое-как обернувшись одеялом, вылезает из кровати и отходит к окну.

Вика (мужчине, тихо и зло): Я бы тебе достала.

Мужчина: Ты не знаешь, какого цвета.

Отдуваясь, встает с пола и быстро что-то запихивает в карман. Кивает Кириллу вместо прощания и выходит. Вика провожает его и запирает за ним дверь.

Вика (входя в комнату): Бывший муж.

Кирилл: Как давно бывший?

Вика (с то ли смущенной, то ли жеманной улыбкой, в которой есть и тонкий-претонкий налет страха): С сегодняшнего дня.

Кирилл бросает одеяло на кровать и начинает одеваться. Вика наблюдает за ним, словно чему-то покорившись.

Кирилл: Интересно, а я бывший с завтрашнего дня или с послезавтрашнего? Или со следующей недели? То есть я сейчас будущий бывший. Будущий никто. Ведь все, кто у тебя был до меня, никто! Значит, и я однажды стану никем.

Вика (хрипловатым голосом): Ты никогда не станешь для меня никем.

Кирилл: Почему я должен тебе верить?

Вика (как бы взвешивая): Действительно, почему?..

Кирилл, нарочно размашистыми шагами, выходит из комнаты.

Вика (идет за ним): Все когда-нибудь становятся бывшими.

Кирилл: Только не я!

Вика (вдруг с отчаяньем, немного «театральным»): Все! И я стану для тебя бывшей! Скажешь, нет?!