Рюбецаль

«Прости меня. Я все выдумал. Не нашли в Австрии никакое золото, и не летал я ни в какую Австрию. Постепенно, с конца марта, вскоре после того, как я познакомил вас с Лантой, стало нарастать какое-то ощущение мрака при мысли об этой работе, ради которой я, пусть на два месяца, покину Москву, тебя, Ланту, пусть ради нее я во все это и ввязался… мать… Мы никогда не порывали контакта совсем, она была в курсе и ругала меня за то, что я принял это предложение: ей, конечно, теперь я понимаю, было боязно оставаться на два месяца одной, хоть мы и так почти не виделись, только созванивались, но все же я был где-то тут, вблизи. Так вот, это ощущение мрака – словно мне предстоит умереть, словно я должен к этому готовиться, выбор сделан и назад пути нет; разумеется, я знал, что еще могу отказаться, даже в самый последний момент, но отдавал себе отчет, что на самом деле это невозможно, невозможно повернуть вспять. Я будто уходил в темноту; начался Великий пост, и я говорил себе, что это искушение или, наоборот, испытание, у меня бывали подобные накаты именно Великим постом, но такого – никогда. Я не имею привычки просить совета у священника по чисто житейским вопросам, но тут было очевидно, что вопрос не житейский, а жизненный, и не жизненный даже, а скорее смертный – как вцепившаяся в меня тоска, которую я так и определял: смертная. Священник на нашем приходе сказал, что я должен разобраться, зачем мне эта работа, чего я ищу; но я и так знал слишком хорошо, зачем она мне и чего я ищу, и тоска была как раз из-за неотвратимости, безысходности желаемого и найденного. И вот на Пасху случилось чудо – тогда я воспринимал это так, потому что считал избавлением, сейчас, когда я уже знаю, что это было только началом настоящего испытания, которое я не прошел, я тем более уверенно говорю: чудо. Избавлением может быть всякое выздоровление от тяжелого, а хотя бы и не тяжелого недуга, но только в испытании Бог напрямую обращается к тебе, и вот это подлинное чудо. Но, повторяю, тогда я думал, что все, то есть тоска, позади, а что произошло – уже под конец Пасхальной заутрени, на которую я притащился, зная наперед, что Праздника у меня не будет и едва ли вообще когда-нибудь что-нибудь будет, потому что меня самого почти нет, – под конец заутрени, когда вот-вот должны были зазвонить к Крестному ходу, у меня перед глазами вдруг возникли Альпы. Дело в том, что незадолго до этого Ланта показывала мне свои фото из поездки по Австрии, она была там год назад, они с ее прежним спутником – тому позволяли средства – каждый год летали на один горнолыжный курорт в Штирии… Гора Эрцберг с заброшенным рудником – аттракцион для туристов, туда всех возят. Ланта показывала мне фото в айфоне, и несколько особенно, как мне казалось, целительно на меня действующих я перекачал и смотрел дома на экране ноутбука. Так вот, я увидел там, в храме, Альпы. А дальше словно снизошло откровение: да нет же, какая Иркутская область, не в Иркутскую область я лечу, пусть там трижды красоты, как мне расписывали, – нет-нет, кто сказал, что я лечу туда? Я лечу в Австрию. Я твердо знал, что только Альпы, именно эти Альпы, на которые я смотрел, оставаясь наедине с собой (как прежде смотрел фото других мест Земли – это всегда помогало мне в разных ситуациях, начиная обыкновенной усталостью), так вот, только Альпы способны возместить тебя, Ланту, мать, город, который я, оказалось, люблю гораздо сильнее, чем думал; спрятать от меня, пусть на время, ужас будущего, ужасного тем, что в нем чего-то уже не будет, как прежде.

Это пришло как спасение, как ответ. За сутки у меня сложилась история. Мне оставалось лишь рассказать ее тебе. Почему тебе? Потому что с Лантой не прошло бы по понятным причинам, а во‑вторых, потому что тебе, я знал, будут приятны звучание и вид этих немецких слов. Но главное – потому что ты сестра. Перед тобой не будет стыдно признаться в том – а этот момент настанет рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, – в том, что сочинил сказку. Я не считал это ложью, я считал это нашей общей сказкой – как в детстве, когда если заранее оговоришь, что это все «по игре», неинтересно играть. Наваждение? Да. Сказка – всегда ложь, но ложь не всегда сказка. Понемногу до меня дошло первое, еще в Москве, но я продолжал держаться за второе, потому что момент готовности открыться все не наступал, пока я не осознал, что он, некий момент, никогда не наступит. Я обнаружил, что как раз перед тобой мне будет во сто крат стыднее, чем было бы перед Лантой и даже матерью.