Рюбецаль

Мой отец Инго Хубер родился в Либерце или, как тогда назывался этот чешский город, где компактно проживали судетские немцы, в Райхенберге. Мальчиком, со старшими братьями, позже погибшими на войне, он ходил в горы, и эти походы, а также коллекция минералов брата Кристиана очень рано определили его призвание – он станет геологом. Дальше были Лейпциг и Фрайберг с его первой европейской Горной академией, прославленной в том числе таким выпускником, как Михайло Ломоносов, изучение структурной геологии и начало научной работы, посвященной урановой минерализации Рудных гор. Приход к власти нацистов застал его молодым ученым, избравшим сферу интересов, уже прочно стоящим на ногах, женатым. Как бы мне хотелось написать, что папа презирал национал-социализм, что с самого начала держался близко к левому, антифашистскому флангу (таким знали его первые советские коллеги), как хотелось бы нарисовать идеальный образ… Однако, увы, папа, как большинство его соотечественников на излете Веймарской республики, поддался националистическому угару. Это было почти неизбежно в его случае – среди судетских немцев процветали идеи пангерманизма; «собирания» этнических немцев на землях Рейха. Изоляция от отечества способствовала тому, что их германский патриотизм зачастую приобретал болезненную взвинченность, и папина семья была в этом типична для своей среды. Папин отец неизменно отдавал свой голос Судето-немецкой партии, симпатизировал ей и папа, скорее далекий от политики; эта партия немецкого меньшинства выступала за воссоединение Судет с соседней Австрией, к которой этот регион принадлежал до Первой мировой войны, либо за расширенную автономию внутри Чехословакии. Но и когда руководитель Судето-немецкой партии Хенляйн пошел на сближение с Гитлером, папа не усмотрел в этом предательства. В тот момент ему казалось, что НСДАП – единственная партия, намеренная последовательно отстаивать, как отражает ее название, и национальные, и социальные приоритеты. Ему импонировало ее «левое» крыло, которое возглавлял Грегор Штрассер, выступавший за сотрудничество с Советским Союзом и КПГ и не разделявший расовой доктрины Гитлера. Папа считал, что гитлеровский экстремизм, хулиганы-штурмовики и проч. – только топорно-популистская тактика, своеобразный шоковый «театр», который быстро свернется, как только национал-социалисты получат доступ к управлению государством. После назначения Гитлера канцлером он ждал скорого «сглаживания углов», перехода к более уравновешенной политике. Избавление от иллюзий происходило медленно, но планомерно. Окончательно отрезвила аннексия Судет. «Возвращение домой», которого чаяли папины земляки, виделось папе как программа постепенного переселения всех того желающих судетских немцев в Германию или, на худой конец, мирного присоединения части Судет по итогам референдума. Когда германские войска вступили в Чехословакию, папа понял, что война на пороге. Возможно, он потому не любил рассказывать о своей жизни в 30-е и 40-е, даже о научной деятельности говорил скупо, что внесенная им лепта, можно сказать, грузом лежала у него на совести.