Рюмка водки на столе

Девушка мимо идет, такая скромная, в очках, будто и не с «Московской». Бледненькая. На курорты денег нет. Зато, наверно, отзывчивая. Одно как-то всегда с другим коррелирует.

Сейчас проверим.

– Девушка, – говорю. – У меня проблема. Я сам из Москвы, только что с аэропорта. Не посоветуете, где бы мне в Питере лучше побывать? Что посмотреть?

Она на меня смотрит недоверчиво. На пиво в моей руке. Хотя не так чтобы злобно. А что? На самом деле надо помочь. Подумаешь, с пивом. Человек же на самолете летел, такого страху натерпелся, как тут пива не выпить.

– Даже не знаю, что посоветовать, – это она смелости набралась, улыбнулась. – А что вас интересует?

– История, – говорю. – В смысле Петр Первый, ну и всякое такое.

Говорю, а сам думаю: не переборщить бы. Совсем-то москвичом не стоит прикидываться.

– Ну, если Петр и всякое такое, – это она говорит, – то лучше начать с Петропавловской крепости. Доедете до «Горьковской», это без пересадок…

– Без пересадок, – говорю, – это хорошо. Мне пересаживаться нельзя…

– А что так?

Тут я молчу. Блин, думаю, вот болтливое пиво какое.

– Да вот так, – говорю. – Боюсь в метро заблудиться.

– Это после Москвы-то? Боитесь? – тут она смеется. Ну да, нелогично. Я тоже улыбаюсь.

– А если все-таки заблужусь, – говорю, – можно я вам позвоню? У меня в Питере больше нет никого.

Смотрю и вижу: все-таки попал. Наив сработал. Вот-вот она расчувствуется. У нее, судя по улыбке, и молодого человека-то нет. И в Турцию слетать не с кем.

– Правда? – это она спрашивает. – Ну, если очень нужно…

Я только свой телефон достаю, чтобы ее номер записать, и тут, сука, Крепыш звонит. А у меня на него еще рингтон такой особенный записан:

Р-рюмка водки на столе…

И вот этот рингтон звонит такой, знаете, хриплый, разухабистый, и портрет Крепыша на экранчике виден, еле-еле туда уместился, у него морда широкая. И девушка как-то скучнеет на глазах.

– Вы знаете, – говорит, – я думаю, вы как-нибудь сами справитесь.

Я Крепыша поскорей сбрасываю, но уже поздно. Да и поезд подходит.

– Мне пора, – это она говорит. – В общем, до «Горьковской», а там разберетесь.

Это означает конец разговора. Вот черт, думаю.

Тут и Крепыш звонит снова.

– Ты чего, – говорит, – отключаешься? Снял кого-нибудь?

– Т-твою-то мать, – отвечаю. – Иди в жопу. Минус два. И все из-за тебя.

Он, слышу, ржет.

– Всегда рад помочь, – говорит. – Ладно. Заплыв продолжается.

– Все идет по плану, – отвечаю. И отключаю его на хрен.

Пш-ш! Двери открываются. Девушка уже на меня не смотрит, заходит и идет прочь по вагону. Ну что ж, думаю, ладно. Бывало и хуже.

Следующая – «Парк Победы». Я пока допью третью, а заодно доскажу историю про «Сапсан». Как раз в тему будет.

Так вот. Накатили это мы с профессором еще по стаканчику красного. И не по одному. Посидели, в окно посмотрели. За окном – лес да лес, и вдоль леса бесконечные заборы.

А профессор, чтоб не скучать, экзамен свой продолжает:

– Вот вы, Денис, говорите: наши танки до Берлина дошли. Но ведь они не сами дошли. Кто-то ими командовал. Кто же это был, по-вашему?

– Кто-кто, – говорю. – Ну, допустим, Сталин.

– Вот видите! – тут он вроде как даже радуется. – Вот мы и подошли к проблеме роли личности в истории! Давайте еще по одной. За родину, за Сталина.

– Легко, – говорю. – Какие проблемы.

Мимо парень с тележкой катается. Наливает. И на нас так загадочно поглядывает.

– Демократия – это бардак, – это профессор говорит. – Бардак и разврат. Твердая рука нужна.

А у самого, смотрю, рука дрожит. И стаканчик в этой руке так и пляшет.

– Вот вы, молодое поколение, – тут он на меня косится. – Белые ленточки. Кто из вас способен за родину жизнь отдать? Вот вы способны? Ну-ка, скажите честно.

– Я так-то не спешил бы жизнь отдавать, – говорю. – Вдруг самому пригодится. Да и родине дохляки зачем?

– Вот! – он пальцем мне грозит. – Именно этого я и ждал. Вот он, распад общества! Атомизация!

– Чего?

– Атомизация. Разобщенность! Отсутствие общей цели!

Вот, думаю, штырит человека. Тогда извини.

– Это, – говорю, – процесс амбивалентный. По ходу общую цель всегда кто-то один придумывает. А сам на лимузине ездит.

– Так и должно быть, – говорит профессор с уверенностью. – Нация сама выдвигает лидера. История это подтверждает.

– Еще бы, – говорю, – она не подтверждала! Ее же люди пишут. Типа вас.

– Незачет! – профессор вопит. – Незачет!

Смотрю, а его совсем повело. Вскакивает он, стакан на себя проливает. И на меня немножко. Выбирается в проход – и в туалет.

Парень, который с тележкой, на меня смотрит и тихо так спрашивает:

– У вас все в порядке?

– Частично, – говорю.

– Хотите пересесть? Есть свободные места.

– Хочу, – говорю. – Что-то мне тревожно. И джинсы жалко. Вон пятно какое.

– Можно солью присыпать, – это он мне советует.

Ну, на соль я забил, а в другое кресло пересел. Профессор вернулся, про меня и не вспомнил. Так и задрых в своем кресле.

Так, – это я сейчас думаю. Теперь самому бы не уснуть. Да еще, как профессора вспомнил, сразу отлить захотелось.

Ладно.

Двери открываются, и я выхожу. Вскрываю четвертую.

* * *