Рюрик

Посовещавшись, они решили, что самые надежные деревья — две сосны, под которыми они сидят. Девочка встала, разбежалась, насколько позволяла полянка, и, подпрыгнув, ухватилась за нижние ветки большой сосны. Ноги ее болтались в воздухе. Марта ухватила их под коленями и изо всех сил принялась толкать вверх, чтобы девочка сумела зацепиться одной ногой за выступающий сучок. Мало-помалу она принялась карабкаться вверх по стволу, несколько раз под коротенькой юбочкой мелькнули рваные трусы, и Марту это почему-то рассмешило. Добравшись до самой верхушки сосны, девочка крикнула:

— Ничего не вижу!

И с треском, ломая ветки, рухнула вниз, в болото.

Она упала в нескольких метрах от Марты, обдав ту вонючими брызгами. Секунду-другую Марта перетаптывалась на полянке, не зная, что предпринять, а потом, схватив свой посох и переступая с кочки на кочку, подобралась к месту, где над девочкой сомкнулось болото. Она опустила палку в темную, пузырящуюся жижу, борясь с желанием самой туда броситься, и палка быстро уткнулась во что-то большое и мягкое. Через миг жижа раскрылась, точно черный занавес, и показала Марте мертвого глухаря со сломанной шеей. Глухарь всплыл и тут же исчез снова, Марта даже не успела толком испугаться, потому что посох вдруг чуть не вырвался из ее рук.

Она едва устояла. Над водой появилась голова девочки — глаза выпученные, волосы облеплены тиной и зеленой лягушачьей икрой. Обеими руками она вцепилась в палку.

— Не дергайся! — закричала Марта. — Просто держись!

По знакомым уже кочкам она переместилась на твердую почву и медленно потянула посох и вцепившуюся в него девочку к себе. И вскоре, кашляя и отплевываясь, девочка выбралась из болота.

— Не вышло, — сообщила она.

— Ну ты хотя бы попробовала, — сказала Марта.

Обсыхая, они сидели под соснами и болтали, как давние подружки. Марта вспомнила, что у нее есть ягоды, и радушно открыла рюкзак.

— Морошка! — Девочка зачерпнула целую горсть и отправила в рот. — То, что надо. Ты знаешь, что морошка подавляет рост желудочно-кишечных патогенов?

— Правда? — Марта тоже взяла несколько ягод.

Девочка со значением покивала.

— Сколько времени ты пила воду из ручья? Не один ведь день? Теперь ешь побольше морошки. Если у тебя в организме завелись лямблии дуоденалис, то морошка поможет их убить.

— А откуда ты знаешь, что я пила воду из ручья? — удивилась Марта. — Ты что, следила за мной?

— Просто наблюдала, — поправила девочка.

Марта молчала. По ее исхудавшему, грязному лицу было видно, что она о чем-то думает, и это не укрылось от девочки.

— Что такое? — спросила она.

— Все нормально, — ответила Марта, — все хорошо.

— Я же вижу, ты чем-то огорчена, — настаивала девочка.

Марта смотрела на нее несколько секунд, потом решилась:

— Я вижу тебя, потому что скоро умру?

Девочка вздохнула.

— Слушай, Марта, — заговорила она, заглотив еще горсть морошки, — ты умрешь, если хочешь этого. Это же ясно… Ты ведь много раз в своей жизни видела, как люди принимают решение умереть. Разве нет?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты сама сюда пришла.

Ее слова звучали крайне обидно, до того обидно, что у Марты перехватило дыхание.

— Я шла не сюда! — возразила она, словно оправдываясь. — Я хотела найти свою мать.

Девочка рассмеялась.

— Ах ты боже мой! Она хотела найти свою мать! Охренеть можно… Для того чтобы найти мать, тебе надо было убегать из школы, Марта? Трахаться с первым встречным мужиком? Писать гадости его жене и друзьям? Воровать мотоцикл? Какое все это имеет отношение к твоей матери?

Марта закрыла лицо грязными, исцарапанными руками и разрыдалась. Ее костлявые плечи тряслись. Девочка терпеливо ждала, пока поток слез иссякнет. Наконец Марта заткнулась и вытерла мокрые глаза.

— Разве это справедливо — жить так, как я жила? — спросила она. — Разве человек не имеет права знать, кто его родил? Почему мой отец врал мне про маму?

— Только он может ответить на этот вопрос, — сказала девочка, — и если уж совсем честно, то почему ты просто не позвонила ему и не сказала все то, что говоришь сейчас мне? Почему вместо этого простого действия ты устроила всю эту хренотень?

— А ты как будто не знаешь! — огрызнулась Марта.

— Не знаю! — ответила девочка с вызовом. — Если ты вообще способна выйти из образа маленькой обиженной гадины, которая считает, что может творить что угодно, потому что с ней якобы несправедливо обошлись, то объясни мне. Не сочти за труд.

Марта чувствовала, как в ней пробуждается, потягивается, шевелится та самая драконья обида, о которой девочка столь бестактно напомнила. Марту охватила злоба, злобе аккомпанировало отчаяние.

Что же это за сраный мир, если все, с кем Марта перекидывается даже парой десятков слов, тут же начинают ее стыдить, обвинять и тыкать носом в ее пусть неблаговидные, но совершенно искренние поступки? Почему все внимание приковано к ней, а другие словно в тени? Почему бы этой девочке не приглядеться, скажем, к Михаилу? Или к отцу Марты? Или к Ире?

— Знаешь что? — спросила Марта вкрадчиво.

— Что? — Девочка подняла на нее глаза.