Роб Рой

В этот день я впервые в жизни услышал шотландский говор и близко встретился с представителем древней народности, которой этот говор свойственен. Шотландцы с ранних лет занимали мое воображение, — мой отец, как вам хорошо известно, происходил из старинной нортумберлендской семьи; и в тот час, сидя за воскресным обедом, я находился в нескольких милях от ее родового поместья. Но ссора между ним и его родственниками зашла так далеко, что он неохотно упоминал о своем происхождении и считал самым жалким видом тщеславия ту слабость, которая обычно именуется фамильной гордостью. В своем честолюбии он хотел быть только Уильямом Осбальдистоном, первым купцом в Сити, или одним из первых; и если б доказали, что он прямой потомок Вильгельма Завоевателя,[31] это меньше польстило бы его тщеславию, чем суматоха и гомон, которыми встречали обычно его появление на Биржевой улице «быки», «медведи»[32] и маклеры. Он, бесспорно, хотел бы оставить меня в неведении о моих родичах и происхождении, чтобы тем вернее обеспечить согласие между моим образом мыслей и его собственным. Однако его намерения, как это случается порой с умнейшими людьми, были разрушены, — если не полностью, то частично, — человеческим существом, которое он в своей гордости привык считать слишком незначительным и потому не опасался его влияния на меня. Няня, старая нортумберлендка, растившая его с самого раннего детства, была единственным человеком на родине, к которому он сохранил какие-то чувства; и когда фортуна улыбнулась ему, первой его заботой было дать Мэйбл Рикетс приют в своем доме. После смерти моей матери старая Мэйбл взяла на себя уход за мною и во время моих детских болезней дарила мне те нежные заботы, какие уделяет ребенку теплое женское сердце. Так как мой отец запрещал ей говорить при нем о холмах, о рощах и долинах ее возлюбленного Нортумберленда, она изливала свою тоску передо мною, маленьким ребенком, описывая те места, где протекала ее молодость, и попутно повествуя о событиях, которые связывало с ними предание. Эти рассказы я слушал внимательней, чем наставления других моих учителей, более серьезные, но менее увлекательные. Я и сейчас словно вижу перед собою добрую Мэйбл, ее слегка трясущуюся от старческой слабости голову в большом белоснежном чепце, лицо, покрытое морщинами, но сохранившее еще здоровые краски деревенской жительницы, — и, кажется мне, вижу, как она растерянно смотрит то в одно, то в другое окно на кирпичные стены и узкую улицу, закончив со вздохом свою любимую старую песенку, которую я тогда предпочитал и — к чему таить мне правду? — по сей день предпочитаю всем оперным ариям, какие только зарождались в капризном мозгу итальянского маэстро Д.:

Дуб, и плющ, и светлый ясень,
Старый добрый вяз, —
Вы нигде так не цветете,
Как на севере у нас!

В легендах Мэйбл о шотландском народе говорилось каждый раз со всем пафосом ненависти, на какой только была способна рассказчица. Обитатели зарубежной страны выступали в ее повествованиях в тех ролях, какие играют в обычной детской сказке людоеды и великаны в семимильных сапогах. Да и как могло быть иначе? Кто, как не Черный Дуглас, собственной рукой заколол наследника рода Осбальдистонов на другой день после того, как тот вступил во владение своим поместьем, — напал врасплох на него и на его вассалов, когда они справляли подобающий случаю пир? Кто, как не Уот Дьявол, угнал всех нестриженых овец с нагорных лугов Ланторн-Сайда, — еще совсем недавно, при жизни моего прадеда? И разве мы сами не стяжали множества трофеев (добытых, однако, по рассказам старой Мэйбл более честным путем) в доказательство того, что наши обиды отомщены? Разве сэр Генри Осбальдистон, пятый барон, носивший это имя, не похитил прекрасную девицу из Фернингтона, как Ахилл Хрисеиду и Брисеиду,[33] и не держал ее в своем замке, отбиваясь от соединенных сил ее друзей, которым помогали самые могущественные вожди воинственных шотландских кланов? И разве наши мечи не сверкали в первых рядах почти на всех полях сражения, где Англия побеждала соперницу? В Северных войнах наша семья стяжала всю свою славу — и из-за Северных войн терпела все свои бедствия.