Роб Рой

Тут он довольно бесцеремонно отвел пальцы собеседника от своей пуговицы и, подойдя ко мне, когда гости уже расходились, заметил:

— Ваш друг, сэр, слишком разговорчив, если принять во внимание данное ему поручение.

— Этот джентльмен, — возразил я, указывая глазами на путешественника, — вовсе мне не друг — случайное дорожное знакомство, не более; мне неизвестно ни имя его, ни род его занятий, и вы, по-видимому, завоевали у него больше доверия, чем я.

— Я только хотел сказать, — поспешил ответить мистер Кэмпбел, — что он, по-моему, слишком опрометчиво навязывается в спутники тем, кто не ищет этой чести.

— Джентльмен, — возразил я, — лучше знает свои дела, и мне совсем нежелательно высказывать о них свое суждение с какой бы то ни было точки зрения.

Мистер Кэмпбел воздержался от дальнейших замечаний и только пожелал мне счастливого пути. Надвигался вечер, и общество уже разошлось.

На другой день я расстался с моим боязливым попутчиком, так как свернул с большой северной дороги на запад, в направлении к замку Осбальдистон, где жил мой дядя. Не могу сказать, был ли он обрадован, или огорчен, что наши пути разошлись, — моя личность рисовалась ему в довольно сомнительном свете. Меня же его страхи давно перестали забавлять, и, сказать по правде, я был искренно рад избавиться от него.

Глава V

В груди забьется сердце, если нимфа

Прелестная, краса моей страны,

Пришпорит благородного коня

И он помчит ее по горным кручам

Иль унесет в широкие поля.

«Охота».

Я приближался к северу — к родному северу, как я называл его в мыслях, — преисполненный той восторженности, какую романтический и дикий пейзаж внушает любителям природы. Болтовня попутчика не докучала мне больше, и я мог наблюдать местность, выгодно отличавшуюся от той, где проходил до сих пор мой путь. Реки теперь больше заслуживали этого названия: явившись на смену сонным заводям, дремавшим среди камышей и ракит, они шумно катились под сенью естественных рощ; то они стремительно неслись под уклон, то струились, лениво журча, но всё же сохраняя живое движение, по маленьким уединенным долинам, которые, открываясь порою с дороги, казалось, приглашали путника заняться исследованием их тайников. В угрюмом величии высились предо мною Чивиотские горы.[43] Они, правда, не пленяли взора величественным многообразием скал и утесов, отличающим более высокие хребты, — но всё же, массивные и круглоголовые, одетые в красно-бурую мантию, горы эти своим диким и мощным видом действовали на воображение: нелюдимый и своеобразный край.

Жилище моих дедов, к которому я теперь приближался, расположилось в логу, или в узкой долине, поднимавшейся некруто вверх между предгорьями. Обширные поместья, некогда принадлежавшие роду Осбальдистонов, были давно утрачены или промотаны моими неудачливыми предками, но всё же при старом замке оставалось еще достаточно угодий, чтобы сохранить за моим дядей звание крупного землевладельца. Имущество свое (как выяснил я из расспросов, производимых мною в дороге) он тратил на широкое гостеприимство, которое считал обязательным для сохранения доброго имени среди северных сквайров.

С вершины холма я мог уже различить вдали Осбальдистон-Холл — большое старинное строение, выглядывавшее из-за рощи могучих друидических дубов, и я направил к нему свой путь поспешно и прямо, насколько это позволяли извивы неровной дороги, когда вдруг мой утомленный конь запрядал ушами, услышав заливистый лай своры гончих и веселое пенье французского рожка — в те дни неизменный аккомпанемент охоты. Я не сомневался, что то была свора моего дяди, и придержал коня, чтобы охотники могли проехать мимо, не заметив меня; не желая представляться им среди отъезжего поля, я решил пропустить их, проследовать дальше своей дорогой к замку и там дождаться возвращения его владельца с охоты. Итак, я остановился на пригорке и, не чуждый любопытства, которое, естественно, должны внушать эти сельские забавы (хотя мой ум в тот час был не слишком восприимчив к впечатлениям такого рода), нетерпеливо ждал появления охотников.